А сколько всего осталось не для печати, даже в этой истории. Бедная тетя Люба, своим судилищем она "оскопила" своего сына, свела на нет все его геройство. Вся эта мерзостная сцена так и стоит перед глазами: Высокое крыльцо, и длинный "коридор" между двумя заборами, разделяющими на две половины весь участок, коридор к выходу - к калитке, что ведет на "свободу"; свирепый лай пальмы, которую так предусмотрительно посадили на длинную цепь, и она бросается прямо на нас, чтобы мы не могли выскочить, убежать... Тимка. такой маленький у крыльца, сжавшийся в комочек, сложивший маленькие красивые ладони на груди: "Мамочка! Не надо, Мамочка!"... А ведь я была в него влюблена, как в Тома Сойера... Том не стал бы так унижаться...
81 год... Меня оглушило не наказание, хотя мать меня выдрала, как Сидорову козу; меня потрясла нечестность, сам факт святотатства, возможности нарушить договор, данный при свидетелях... Знаю, мои родители никогда бы так не поступили.
no subject
А сколько всего осталось не для печати, даже в этой истории.
Бедная тетя Люба, своим судилищем она "оскопила" своего сына, свела на нет все его геройство. Вся эта мерзостная сцена так и стоит перед глазами:
Высокое крыльцо, и длинный "коридор" между двумя заборами, разделяющими на две половины весь участок, коридор к выходу - к калитке, что ведет на "свободу";
свирепый лай пальмы, которую так предусмотрительно посадили на длинную цепь, и она бросается прямо на нас, чтобы мы не могли выскочить, убежать...
Тимка. такой маленький у крыльца, сжавшийся в комочек, сложивший маленькие красивые ладони на груди: "Мамочка! Не надо, Мамочка!"... А ведь я была в него влюблена, как в Тома Сойера... Том не стал бы так унижаться...
81 год...
Меня оглушило не наказание, хотя мать меня выдрала, как Сидорову козу; меня потрясла нечестность, сам факт святотатства, возможности нарушить договор, данный при свидетелях... Знаю, мои родители никогда бы так не поступили.