Родина Сталкера

[serebryakovaa]

Вы когда-нибудь размышляли о том, что «Пикник на обочине» мог быть написан лишь в нашей стране? Мне много тысяч км пришлось проехать вдоль и поперек СССР, и что поражало за стеклом вагона – так это бесконечные замороженные недостроенные сооружения. На все четыре стороны.
Какая тоска видеть все это. Наткнулась на запись в дневнике, вспомнила (дневник – это консервы из времени) и сама поразилась, дело в том, что сейчас на этом месте (о котором Вы можете прочесть ниже), шумный торговый центр, все чисто, шикарно, жизнь кипит…

14 июля 2000 года.
Вроде бы сегодня тот самый день, когда принц Дарума отсек себе веки, дабы они не мешали во время медитации, и из земли, которой веки коснулись, выросли чайные ростки. Итак, день чая. А у меня на кухне по жизни 19-40 – часы стоят, а намедни было 17-00 – время пить чай – опять же часы стояли. То, что они так далеко «зашли», притом, что все еще стоят, объясняется просто: сестра развлекала ребенка за обедом – крутила стрелки…
За окном дождь, бесконечный, звонко бьющий по стеклам, а я подпиливаю ногти, и мне глубоко плевать, сколько еще часов будут литься с неба слезы. Это должно быть страшно. Кажется, что он уже целую вечность не кончается этот дождь, а мне наплевать – нет ничего важней красоты моих пальцев. Пусть идет дождь! Он не мешает мне размышлять. Я не одинока, я – вне времени, я – выше всяких похвал. Сегодня я опять не одна – со мною мальчик Габи, мой колумбийский сорванец. А я бесконечна и бессердечна. Я слушаю, как шумят-текут за окном, за бордовыми гардинами, за ветвями моих причудливых растений, чьи-то там бесконечные слезы…
Это мои, уже пролитые слезы, впитались в землю, прошли лабиринтами подземных пещер, и наконец, испарились, претерпели десятки превращений, чтобы пролиться с небес, смывая пыль с этого города, но уже не тревожа моего сердца…
Вот я брела сегодня по душной улице Некрасова города Великие Луки (Глюки), улице, что под стать улицам Макондо, эпохи его запустения, улица с заколоченными окнами в отнюдь не старых зданиях, с проходной завода, на который никто не ходит уже много месяцев. И обширная территория завода, напоминающая уже не Маркеса, но Стругацких, и не Макондо, а «Зону», окруженную зловонными болотами и заборами с устрашающим: «Опасная зона! Территория охраняется собаками!»
От кого? И что там есть? Что они, собаки Ваши охраняют и чем питаются?
Хотя, вот и подтверждение того, что это место для Сталкера: буквально на днях, я видела, что ржавые ворота раскрыты настежь, предупреждение бесследно исчезло, а из «зоны» радостно и беспечно выходят три румяные толстые тетки с полными сумками… (так и проситься дописать – «счастья»)…
Что они могли оттуда выносить?!
Кроме разрозненных останков былых заводских коммуникаций, недостроенных, но уже начавших разрушаться стен, заборов и трубопроводов, там нет ничего.
Так вот шла я домой по улице Некрасова, шла, обливаясь потом в духоте перед дождем, и пыталась наиболее точно описать запах бархатцев. Вы когда-нибудь замечали, что на клумбах в наших городах чаще всего высаживают эти неприхотливые цветы? В детстве они мне очень нравились. Смущало лишь то, что росли они на клумбах у здания Горсовета, и еще этот запах, аромат, исходящий от них. Вот опять не подобрать слово: тяжелый, дурманящий, нет… двойственный, неясный. Что-то тревожит меня в этом запахе, что-то раздражает… Что?...