serebryakovaa

Когда нужно было доказать что-то важное, в ход шла вот такая клятва:

"Честное пионерское! (здесь дающий клятву осенял себя салютом)
Красная звезда! (нужно было шагнуть в сторону, сделав ноги на ширине плеч, и одновременно раскинуть руки, ОБРАЗУЯ собой ЖИВУЮ ЗВЕЗДУ),
Ленина обманывать
Никогда нельзя!!!"

Небольшое уточнение к предыдущему посту.

В рассказе «Воскресение»
описана учительница литературы, которую я назвала - Нина Витальевна Горюнова.

У этой героини есть реальный прототип, и все детали, черты характера, поступки, включая игру в лапту на уроке литературы, я взяла из жизни.

Еще раз подчеркиваю: это – не байка, не мемуары, не хроника моей школьной жизни.
Это рассказ.

При этом в той же самой школе, где работала учительница литературы,
с коей я писала Горюнову, была
Такая директриса
Вот такая Учительница химии
Такая Учительница немецкого
Такая Учительница алгебры

Агитбригада. 86 На сцене слева направо: Бокслер Жанна, Серебрякова Аида, Кузьмина Рита, Козлова Лиля, Галушкина Лиля.

Коми АССР, город Воркута, поселок Воргашор. 1986 год. Перестройка.

Я училась в старших классах школы, и все свободное время посвящала школьной самодеятельности. В те времена у нас были популярны агитбригады - костюмированные представления, в коих мы «наводили критику», призывали прекратить гонку вооружений и расписывали ужасы жизни в мире чистогана.

Однажды, я даже изображала американскую безработную в специально сшитом по такому поводу новеньком рубище, сестренка изображала моего голодного сынишку. Я держала «сына» за ручку, а свободной рукой грозила воображаемой статуе свободы и читала яростный монолог:

-Эх, Америка! Что же ты сделала?!..
Монолог, увы, не помню, но старшее поколение в зале плакало.

В той легендарной агитбригаде, кроме упомянутой американки, я исполняла еще 8 ролей, и девочку-отличницу, и комсомолку-формалистку, вступившую в ряды ВЛКСМ для галочки, и даже … атомную бомбу.

Как это всегда бывает, артистов не хватало, а персонажей по сценарию было много. Дабы везде поспеть, я была вынуждена монолог атомной бомбы записать на магнитофон. В центр сцены выносили огромную бумажную «модель» ядерной бомбы, и мой голос звучал одновременно и в записи («чудо техники» лежало у микрофона и угрожало всем, предвещая наступление «ядерной зимы»), и в живую: школьники (и я среди них) с песнями пытались разломать «боеголовку»…

Еще мы разыгрывали сценку о показухе и формализме. По сюжету к нам неожиданно приходил комсорг и направлял выступать на конкурсе. Мы ему говорили, что у нас нет текста и сценария.
А он говорил: «Партия сказала: надо!» и значит, вы как-нибудь на ходу выкрутитесь!»

И мы начинали это выступление без текста и сценария, нарочито сбиваясь и путаясь, громко подсказывая друг другу, переиначивая текст под ситуацию и т.д.
Пародировались заученные штампы выступлений и такая правильная «советская» интонация. В частности мы говорили: «И ради партии готовы мы работать не покладая рук…

-И ног! – неожиданно выкрикивала одна из нас.
-И ног своих! – подхватывала другая.

На снимке запечатлено именно вот это:
-Не покладая ног своих!

Этот номер о «Выступлении для галочки» имел большой успех у зрителей. Я помню, мы его показывали у «шефов», на шахте Воргашорской, и отец мне потом рассказывал, что шахтеры в зале смотрели все это совершенно серьезно, как горький сарказм:
-Вот и нас так же посылают «выеживаться», из кожи вон лезть! надо же, дети на сцене, а так точно все показано! – сказал пожилой работяга.

Повторюсь, дело было в 1986 году.

dodrg59 помог вспомнить эту историю.

С самого начала нашему классу не повезло с иностранным языком: наш четвертый «Б» был приговорен к немецкому окончательно и бесповоротно. «Ашки» получили английский.
К шестому классу мы освоили несколько десятков фраз, могли с грехом пополам пересказать пару текстов. Урок немецкого был похож на затяжную перемену. Кто-то пел, кто-то списывал домашку, кто-то дрался, девочки играли в парикмахерскую, заполняли друг другу модные тогда «анкеты», ходили по классу, кидались бумажками. Все 32 ученика занимались своими делами, не особо слушая учительницу Зинаиду Федоровну, которая что-то вяло рассказывала у доски, даже не пытаясь нас утихомирить.
Если все-таки Зинаида Федоровна называла твою фамилию, следовало поторговаться немного: «Ну, может, не надо? Может, в другой раз? А почему я?» - и потом, набив себе цену, бодренько отрапортовать коротенький текст о лете или о зиме. Я выбрала зиму:
-Дер винтер из да. Эс ес кальт. Ес шнальт. Ди юнге лауфен ши уид шлитшу!
(Наступила зима. Холодно. Идет снег. Мальчики катаются на конках и лыжах.)
И все дела! Каждый раз «четверка» украшала мой дневник, и ближайшие 2 недели можно было приходить на «дойч», как на праздник.
Переезд моей семьи в Коми АССР, а, следовательно, перевод в новую школу, резко изменил эту ситуацию. В моем новом классе было 47 (сорок семь) учеников, класс был многонациональным и веселым, имена и фамилии были колоритные.
Здесь было принято делить класс на две подгруппы: немецкую и английскую. Учительница Алена Игоревна была юная, настырная и строгая. Она взяла нас в ежовые рукавицы и заставляла учить язык. Ее уроки не прогуливали даже самые отъявленные хулиганы – она была прехорошенькая блондиночка, носила облегающие платья с глубоким вырезом на груди. Худо-бедно занималась вся наша группа, и даже слабенькие троечники знали больше, чем отличники в моей прежней нелидовской школе №3.
Только-только я начала что-то понимать и входить во вкус, как в конце седьмого класса Алена Игоревна почему-то уволилась, и пошла у нас карусель замещающих преподавателей и отмененных уроков. Мы совершенно расслабились… Иностранный язык нас не волновал вовсе, нас накрыло с головой накатившее либидо. Как мы изучали иностранный язык в 8 классе, я не помню вовсе. Зачеты по физкультуре были куда важнее.
В 9 классе у нас появилась, наконец, постоянная учительница немецкого Нелли Викторовна. Она с порога объявила о необходимости подготовки к выпускному экзамену, продиктовала список тем, раздала нам тексты:
-Все очень просто, ребята! Читаем, переводим, учим наизусть. Самостоятельно.
Мы вяло со словарями переводили, не понимая, а скорее догадываясь, о чем идет повествование, зазубривали, как написано, не подозревая о тонкостях произношения.
Нелли Викторовна начинала каждый урок со звонкого монолога на немецком языке, потом проверяла наши домашние задания, заслушивала нас, задавала какие-то вопросы, поспешно ставила «тройки», иногда «четверки». Затем она объясняла по учебнику новую тему, и я всякий раз ничего не понимала из ее объяснений и ужасалась своей рассеянности, с тоской вспоминая Алену Игоревну.
Затем учительница приводила примеры, требовала от нас чего-то, мы молчали, она сердилась.
Когда Нелли Викторовна натыкалась на мою фамилию в классном журнале, я тараторила переводы текстов, как истинная Трындычиха, брала скоростью и громкостью, обилием эпитетов и синонимов. Мои «переводы» были в полтора, а то и в два раза пространнее оригинальных текстов.
-Ребята! Это и называется отвечать «полным ответом»! – Подытоживала Нелли Викторовна, ставила мне «четверку», тем самым обеспечивая мне покой до конца урока.
Хуже всех доставалось самым слабым ученикам. Нелли Викторовна что-то требовала по-немецки, повышала голос, стучала по столу указкой. Опрос превращался в допрос. Чем безнадежнее молчали ученики, тем говорливее становилась учительница. Она словно выстреливала в класс корявой пулеметной очередью: «вар-вар-вар!» - непонятные словеса разлетались над нашими головами, а мы вжимали головы в плечи и молчали, как партизаны.
«Нет!» - сказали мы фашистам,
не потерпит наш народ,
чтобы русский хлеб душистый
назывался словом «брот» - вспоминалось мне хрестоматийное стихотворение.
-Я ничего не понимаю! Как я буду это сдавать? – думала я, внутренне содрогаясь.
Более всего Нелли Викторовна любила терзать Гретель К., худенькую бледную девочку, которая тихо и незаметно сидела за последней партой. Учительница задавала Гретель вопрос за вопросом, а Гретель трепетала, как былинка на ветру, и молчала. Нелли Викторовна распалялась все больше и больше, обрушивая в сторону Гретель словесные конструкции, тяжелыми ледяными кирпичами:
-Ну, не слышу, не слышу! И помни: только по-немецки! – орала учительница.
- Ich verstehe nichts! – тихо-тихо отзывалась Гретель.
Закидав весь класс глыбами труднопроизносимых слов, но, не добившись от Гретель внятного ответа, Нелли Викторовна переходила на личности:
-И как тебе не стыдно?! С таким именем и ни в зуб ногой! «Ништ фирштейн»! От зубов должно отскакивать! Какая ты немка, ты – самозванка!
( Читать дальше! )

Еще одна записка из моей скромной коллекции.
Постоянные читатели уже знакомы с творчеством моих школьных товарищей
http://serebryakovaa.livejournal.com/78228.html
Эти замечательные строки сочинил ученик 10 «А» класса средней школы №14 города Воркуты Андрей Х. в самом начале 1989 года.
«Новый год мы встретили на пятом этаже
Было нас 4 м и 1 – ж!
***
Новый 1989 год
По кайфу от других не отстает.
***
Новый год – это счастье и пошлость.
Новый год – это брызги вина.
Разопьем мы обыденну костность
Не забуду я кайф никогда!»




(О том, как именно мы встречали тот год, напишу уже в новом 2011 году).

В бытность мою старшей пионервожатой средней школы номер 14 города Воркуты, каждый четверг для пионервожатых города проводили так называемую «учебу».
Нас, дам от 18 и старше, с алыми галстуками на бюстах разнообразного калибра, неизменно собирала телефонограммой горкомовская «классная дама». В телефонограмме сообщалось время и место встречи. Местом встречи могла быть образцово-показательная пионерская комната какой-нибудь школы, или актовый зал Дворца пионеров, или приемная Горкома ВЛКСМ.
Однажды нас собрали в крохотном кафе, более всего походящим на закрытый клуб, где нам, «служителям культа», устроили закрытый показ фильма «Игла». В зальчике был небольшой подиум и зеркальный шар под потолком, барная стойка и 8 круглых столиков на 4 человека. На каждом столике были чайные приборы, пирожные, конфеты и вазы с мандаринами.
«Классная дама» Вера Леонидовна, как всегда изысканно одетая, красивым жестом предложила нам размещаться «согласно поселкам и районам города».
Пионервожатые поспешно расселись и уставились на темный экран телевизора.
Вера Леонидовна сцепила красивые пальцы холеных рук и тихим вкрадчивым голосом сообщила нам:
«Товарищи, мы сегодня смотрим молодежный фильм «Игла». Нам, товарищи, нужно сформировать мнение и дать оценку этого материала. Материала сложного, товарищи женщины, даже, не побоюсь слова, скандального…».
Пионер-дамы, как по команде, вооружились очками и приготовились оценивать скандальное творение. В зале погасили свет и включили видеоплейер.
Поначалу смотрели вяло, под хруст печенья и шуршание фантиков. Но тут главный герой фильма – Моро схватил за руку свою девушку и нагло поинтересовался:
-Скажи, он тебя ТРАХАЕТ? – в зальчике моментально воцарилась гробовая тишина. Конфеты были забыты.

А уж когда герой Цоя принимал душ, и камера оператора, словно подсматривая за ним из-за двери, скользила по смуглому телу, и вдруг внезапно свернула в сторону, темнота зрительного зала дрогнула от общего вздоха досады.
В самом конце под финальную песню, мне вдруг показалось, что мои соседки тихонько подпевают группе «Кино».

Фильм кончился. Мандарины из вазочек куда-то исчезли. Пионер-дамы неспешно восстанавливали помадой алые улыбки в цвет галстуков.
Мнение выносить никто не спешил.
-Товарищи, активнее! Давайте начинать прения! – Подзадорила нас Люся, статная, голосистая помощница «классной дамы».
-Они его убили, да? – громким шепотом спросила меня соседка бальзаковского возраста из школы №33.
-И правильно сделали! – отрезала пожилая вожатая с сиреневатой кичкой на голове, - Да, разве же это кино? Да разве ж так мы чему-то молодежь научим!
-Да ну! Какая-то чушь ни о чем! – подхватила ее тучная соседка в синем строгом костюме.
-Ну, знаете, Тамара Кузьминична! Перестройка требует вскрывать все язвы общества! – резко возразила простоволосая девчушка, которую я прежде никогда не встречала (над ухом моя соседка тут же сообщила: «Это Снежана, из «Артековцев», из той новой школы с бассейном»).
-Какие еще язвы тут вскрыты? Просто чушь на постном масле! – басила Тамара Кузьминична.
-Чушь - это «Асса». А тут я, по крайней мере, все поняла! – не унималась Снежана.

Тут разговор стал общим. Все что-то говорили, мало слушая друг друга. Беседа плавно уходила в сторону: обсудили пионеров в школе, затем переключились на собственных детей и дела домашние…
Помощница Люся стала рассказывать всей честной компании о своей недавней поездке в Югославию. Пионервожатые все обратились в слух. Люся, краснея от удовольствия, делилась «западными» впечатлениями. В завершении она добавила, что за неделю ее там раз пять звали замуж.
-Да ну! Вот это да! – изумлялись слушательницы. – Знай наших! Вот что значит, «коня на скаку остановит» и все такое!
Люся, девушка вниманием не избалованная, что называется «на любителя», жеманно поправляла прическу и признавалась:
-Да проходу не давали! Прямо за руку тянули, вот на улице хватали и тащили: «Выходи за меня!». Вот прямо за руку! – и Люся демонстрировала нам свою руку, украшенную электронными часами на ярко-красном пластиковом браслете.
-Ну и ну! – качали головами пионервожатые.
-И вообще, я заметила, там мужчин больше, чем женщин…
-Да, может, все на работе были? – предположила Снежана.
-Скажете тоже, женщины на работе, а мужики слоняются по улицам. Нет, там, правда, женщин меньше. Вот даже садик детский идет на прогулку по городу: дети парами, как у нас. Только на 20 мальчиков всего 2-3 девочки.
-Какая примета скверная, это ж к войне! – брякнула я.
-Здрасте вам! «Примета», « к войне»! Дожили! – оборвала меня Вера Леонидовна, - Какие еще войны могут быть в Югославии, и с кем? Да и кто на них нападет, пока цел Советский Союз? Не посмеют! Товарищи, выносим решение, заполняем протокол, и по домам. Погода портится! Не дай Бог, пурга начнется!

P.S.№1: Собрание постановило: «Признать фильм «Игла» обязательным для просмотра всеми учениками старших классов».
«Для формирования устойчивого отвращения» - шутили пионервожатые по дороге к автобусной остановке. Дело было зимой 1989 года.

P.S.№2: В результате войны государство «Югославия» исчезло с политической карты мира, распавшись на 7 частей:
Босния,
Герцеговина,
Македония,
Хорватия,
Черногория,
Словения,
Сербия.

Зима 1989 года. Случайно слышу, как отец говорит маме на кухне:
-Дети заперлись в комнате, и слушают магнитофон, а там какой-то мужик истошно орет: «Мама, я любера люблю!»

Когда мне было 18 лет, я училась в Издательско-полиграфическом техникуме города Москвы.

Нет, не так надо начать!

В знойном сентябре одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года я была студенткой. Было мне всего 18 лет.

И мне, наивной оптимистке, до одури хотелось самостоятельности, и поэтому вечерами я работала в Госкомстате уборщицей на полторы ставки. Получала я за свою «блатную» по тем временам работу ажно целый 140 рублей - весьма приличная зарплата.

За эдакую прорву денег всего-то нужно было каждый вечер убирать три квартиры, превращенные в офисы, в старинном особняке на Земляном Валу.

( Читать и смотреть раритетную записку )

Дорогие ребята и уважаемые товарищи взрослые!

Спешу сообщить, что мальчик Даниэль вернулся в город Краснознаменск со своей мамой, скромной домохозяйкой. Так меня назвали на одном сайте: «Домохозяйка из Краснознаменска» - почти «Фрекен Бок».

Итак, мы снова на связи. О поездке: было жарко. Позднее опишу Вам забавные проделки мальчика Дани.

А сейчас Вашему вниманию крупная «рыбка» из моей коллекции записок.

Записка, найденная в общежитии ДАС МГУ (ул Шверника, д.19) на этаже постоянной дислокации студентов факультета журналистики. Записка почти полмесяца валялась в коридоре в развернутом виде, из чего следовало:

Во-первых, убирали в общаге плохо;

Во-вторых, записка никому не была нужна.

 Орфография и пунктуация сохранена:

«Сашка!

Ты что?

Пропал понимаешь ли, загордился, а мне передавали, что в воскресенье целовался в ДАСе со светкой!

Чтоб больше твой рот к моему не прикладывался!

Привет!

P.S.: А еще ты обещал мне “Юнону”, а идешь 26 с Анькой.

Стыдно обманывать. А я тебе верила.

Вича.”

 

 

Постоянные читатели уже знакомы с творчеством моего школьного товарища Андрея Х.
http://serebryakovaa.livejournal.com/78228.html
Сегодня я хочу Вам показать его вирши, написанные в самом конце учебного года, весной, перед выпускными экзаменами. Не забывайте, дело было в Воркуте, где сугробы до второго этажа лежат до июня месяца.
Пунктуация, орфография и все прочее – авторское.
«Когда за горизонт заходит солнце
И класс наполнен диким смрадом
И приоткрытое оконце
Повеет ветром, как из сада.

Я чувствую руки смертельный холод
И шум и гам меня тревожит
Я чувствую свой витаминный голод
И лишь любовь спасти от морга сможет.

Придя домой я упаду без сил
И тяжкий сон мой мозг займет
Я б с удовольствием на девочку спустил
И уж не каждый (тут в тексте нарисована цифра 1) меня поймет.

А если я помру нечаянно
Пусть хмурых рож не будет на могиле
Танцуют все, танцуют все отчаянно
Чтобы умершие, как и я, в душе у вас навеки жили.

Хватит хмурости, отчаянности и смерти!!!»

Сбоку на страничке печатными буквами той же рукой крупно: «ПОШЛО» - как я помню, автор сам был не доволен полученным результатом. Читаем на обороте:

«Жизнь хороша
Ее секреты я раскрыл еще не все
А смерть страшна
Ее секреты я узнаю у мертвецов, живущих на Земле.

Но умирать пока мне не охота
Я девок трахнул – по пальцам сосчитать
И стать мне завтра полным обормотом
Коль баб знакомых завтра не заснять».

Меня не покидает мысль, что он писал это, как Васисуалий Лоханкин, когда настроение такое было, когда эмоции захлестывали…