serebryakovaa: (Default)
Бессонницы числом астрального декора
Над ониксом ногтей немотствующий фикс,
Как Феникс, окрыляясь, из пепла явит икс,
Но амфора пуста для траурного сбора.

Оглохшей скорлупой мерцает гулкий мникс,
Пустой библибилон ликующего вздора,
Который, час настал, Хранитель Уговора
Исчерпать обречен слезами полный Стикс.

На севере, застыв в плену зеркальном взора
Над схваткой родовой, где крест вакантный, скоро
Узрит единорог ее бесплотных никс,

Нагая, мертвая, без скорбного убора,
Невинным облачком в потемках коридора
Семь отраженных звезд, подобно, сакрификс.


Комментарий переводчика:
В первоначальной версии стихотворение называлось «Сонет-аллегория самого себя». В нем использованы почти все рифмы, оканчивающиеся на звукообраз (IKS). Рифмовка оригинала сохранена в переводе. Если этот звукообраз прочесть, как символ неизвестного в математике, то окончание «икс» будет олицетворять множество всех возможных рифм, в том числе и самое себя. Знак, означающий самого себя, - это одно из воплощений умирающего и возрождающегося из пепла Феникса.
Единственный во всем корпусе текстов Малларме явный неологизм PTYX паронимически связывается с сочетанием PETITE IXE (маленький икс). Кроме того, французские комментаторы обнаружили в одном из редких словарей, что слово PTYX - древнегреческого происхождения и означает вид морского моллюска. В оригинале, действительно, говорится о некой «устраненной безделушке звучной ненужности» - ABOLI BIBELOT D’INANITE SONORE, где слово BIBELOT паронимически ассоциируется со словом BIBLIOTHEQUE (библиотека) и BABILONE (Вавилон).
Х.Л. Борхес продемонстрировал свое понимание этого образа Малларме, назвав один из своих рассказов «Вавилонская библиотека».
Зрительный образ раковины, занимающий известное место в эротических композициях рококо (кстати, в стихотворении Малларме «Негритянка» это уподобление прочитывается недвусмысленно), может быть истолкован и в противоположном смысле: конфигурацией спиралевидного конуса морская раковина напоминает Вавилонскую башню, как ее изображали на старинных гравюрах.
Но башня, попадая в поле контекстов, связанных с эротическими аллюзиями, переосмысливается как символ мужского плодородия. Таким образом, «маленький икс» Малларме – это фалло-вульвическая эмблема, как одно из воплощений Феникса. Такое прочтение подкрепляется истолкованием образа Феникса у Бодлера в поэме «Семь стариков»: DEGOUTANT PHENIX, FILS ET PERE DE LUI MEME? («Омерзительный Феникс, сын и отец самого себя?»), где «Отец и Сын» (Бодлер намеренно меняет эти слова местами, маскируя богохульную аллюзию) обозначает дуальную божественную ипостась в католицизме.
НИКСЫ – три женские божества, к которым римлянки взывали при трудных родах.
Единорог в сочетании с Зеркалом в средневековье был магически связан с девственностью и непорочностью.
«Сакрификс», неологизм, который с латыни можно перевести как «мнимое распятие».

Читать оригинал и подстрочник )
serebryakovaa: (Default)
***
Тебе мой гордый стих! Коль с именем моим
К брегам иных эпох, к благословенным склонам
Он счастливо дойдет, гонимый Аквилоном,
На белых парусах, как чудный серафим!

Потомкам о тебе напомнит мерный ритм,
Унылый, как тамтам. Ты, жившая когда-то,
В читательских умах останешься распята,
Повиснув на цепях моих волшебных рифм.

Проклятая, пойми, что в этом мире пошлом
Никто и никогда, ни в будущем, ни в прошлом
Тебя бы не вознес над смертною толпой!

Бронзоволикий бог, немое изваянье,
Сей мир поправшее бесплотною стопой,
В агатах глаз твоих победное сиянье!
serebryakovaa: (Default)
Мать воспоминаний, нежная из нежных,
О тебе все мысли, о тебе мечты,
Сколько провели мы вместе безмятежных
Вечеров сердечных, помнишь, я и ты?
Мать воспоминаний, нежная из нежных.

Розовели угли, меркнули огни.
Вечер на балконе. Сколько вожделенных
Унеслось мгновений! Где теперь они?
Мы тогда сказали столько слов нетленных!
Догорали угли, меркнули огни.

Как прекрасен вечер в сумраке закатов,
Как бездонно небо. Как сильна любовь!
Над тобой склоняясь, ангел ароматов,
Я вдыхал, казалось, с ними твою кровь.
Как прозрачен вечер в сумраке закатов.

Я искал во мраке твой спокойный взгляд.
Два зрачка огромных в темноте кромешной.
Пил твое дыханье! О восторг! О яд!
Обнимал колени с нежностью безгрешной.
Я искал во мраке твой спокойный взгляд.

Я легко сумел бы воскресить былое,
Каждый миг счастливый воссоздать бы мог,
Идол незабвенный, существо родное,
Я провел бы вечность вновь у твоих ног.
Я легко сумел бы воскресить былое.

Только если время мчится все быстрей,
Возвратит ли бездна то, что поглотила,
Возведется ль снова из глубин морей
Утренней зарею ясное светило,
Даже если время мчится все быстрей?

Комментарий переводчика Вадима Алексеева:
Во французском языке обращение, начинающееся со слова MERE («Мать»), скорее всего, будет молитвой к Богоматери. В интонацию молитвы окрашено все стихотворение. Однако французы лишь в исключительных случаях допускают употребление оборота MERE de DIEU («Матерь Божья»), так как он паронимически ассоциируется со словом MERDE (гр. – “испражнение»). Бодлер намеренно употребляет в начале стихотворения именно этот оборот, соединяя низменное и возвышенное, ненависть и любовь.
serebryakovaa: (Default)

Природные лабиринты
Природные лабиринты



О ужас, эти каменные сети
И Зевсу не распутать. Изможденный,
Бреду сквозь лабиринт. Я осужденный.
На бесконечно-длинном парапете
Застыла пыль. Прямые галереи,
Измеренные долгими шагами,
Секретными свиваются кругами
Вокруг истекших лет. Хочу быстрее
Идти, но только падаю. И снова
Мне чудятся в сгущающемся мраке
То жуткие светящиеся знаки,
То рев звериный. Или эхо рева.
Иду. За поворотом, в отдаленье, быть может, затаился наготове
Тот, кто так долго жаждал свежей крови.
Я столь же долго жажду избавленья.
Мы оба ищем встречи. Как и прежде,
Я верю этой меркнущей надежде.
serebryakovaa: (Default)
Мир – лабиринт. Ни выхода, ни входа,
Ни центра нет в чудовищном застенке.
Ты здесь бредешь сквозь узкие простенки
На ощупь, в темноте – и нет исхода.
Напрасно ждешь, что путь твой сам собою,
Когда он вновь заставит сделать выбор,
Который вновь заставит сделать выбор,
Закончится. Ты осужден судьбою.
Вдоль бесконечных каменных отростков
Двуногий бык, роняя клочья пены,
Чей вид приводит в ужас эти стены,
Как ты, блуждает в чаще перекрестков.
Бреду сквозь лабиринт, уже не веря,
Что повстречаю в нем хотя бы зверя.

Перевод Вадима Алексеева
serebryakovaa: (Default)
Как истерзанный зверь, что ревет от позора
На железной цепи, разъяренный жарой,
Пусть другие свой срам оголят пред тобой,
О циничная чернь, о продажная свора!

Дабы вызвать твой рык или радостный вой,
Чтобы вспыхнул огонь отупелого взора,
Пусть звереет другой от глумливого вздора,
Рвет сияющий плащ перед хищной толпой!

Лучше имя мое пусть забудут отныне,
Лучше пусть я умру в молчаливой гордыне,
Но тебе не продам этой пьяной тоски!

Не предам красоту поруганью урода,
Не пойду танцевать в балаган под плевки
Проституток твоих и похабного сброда!
serebryakovaa: (Default)
Я совершил тягчайший из грехов,
Я не был счастлив, нет мне оправдания.
Извел я годы, полные страданья,
На поиски несбыточных стихов.
Родители мои меня зачали
Для тверди, влаги, ветра и огня,
Ласкали и лелеяли меня,
А я их предал. Горше нет печали.
Проклятье мне. Я тот, кто дал созреть
В своем уме, очищенном от чувства,
Обманчивым симметриям искусства.
Я их взалкал. А должен был презреть.
Пускай я проклят с самого зачатья.
Веди меня вперед, мое проклятье!
serebryakovaa: (Default)
Одной лишь только вещи нет – забвенья.
Господь, спася металл, хранит и шлаки.
И плевелы исчислены, и злаки,
Все времена – и каждое мгновенье.
Все обратимо: сонмы отражений
Меж двух зеркал рассвета и заката
Хранят следы твоих отображений
И тех, кто отложились в них когда-то.
Любая вещь останется нетленной
В кристалле этой памяти – вселенной,
Где мыслимы любые расстоянья.
Ты здесь бредешь по долгим коридорам,
Не знающим предела. За которым
Увидишь Архитипы и Сиянья.

Комментарий переводчика:
Английский неологизм EVERNESS можно перевести как «вечное всегда». Мне кажется, это слово придумано Борхесом в качестве поэтического антонима знаменитому рефрену из «Ворона» Эдгара По: NEVERMORE – «больше никогда».
serebryakovaa: (Default)
Опять твой путь тернист и крут,
Сизиф! И пытка бесконечна,
Лишь с ней сравним мой тяжкий труд.
Жизнь коротка, Искусство – вечно.

Поэта сердце, что стучит,
Гремя, как барабан дырявый,
К погосту проклятому мчит
Прочь от гробниц, увитых славой.

Не счесть сокровищ под землей,
Они лежат, объяты мглой,
Их землекопы не отроют.

Опять цветы на склонах гор,
Ничей не вдохновляя взор,
Бутоны нежные раскроют.

Комментарий переводчика Вадима Алексеева http://tanatocronos.livejournal.com:
Попав в Аид, коринфский царь Сизиф упросил Плутона отпустить его назад к людям, чтобы навестить жену, не воздавшую умершему посмертные почести. Но Сизиф не сдержал слова и не возвратился в царство мертвых, за что, после того как он прожил вторую жизнь и снова попал в Аид, Плутон наказал обманщика вечным тяжким и безрадостным трудом: едва Сизиф вкатывал на вершину скалы огромный камень, как глыба скатывалась к подножию – и все повторялось сначала.
Тема скалы и отколовшегося от нее камня, звучащая в сонете, имеет параллели в библейской мифологии. Когда Моисей вел свой народ через пустыню, кончилась вода. Общество, возроптав, стало укорять предводителя за то, что он увел соплеменников из Египта. И тогда Моисей услышал глас Господен, чтобы он попросил скалу и скала даст из себя воду. Пророк ударил жезлом в скалу – и потекло много воды, и все напились (Чсл 20:2). Камень, который откололся при этом от скалы, в христианстве символизирует Иисуса Христа и Новый завет. Так, в «Литургическом богословии» поется:
«Камень нерукосечный от несекомыя горы, Тебе, Дево, краеугольный отсечеся, Христос, совокупивый расстоящаяся естества, тем, веселяся, Тя, Богородицу, величаем» (Октоих, Канон, 4 глас, 9 песнь).

Миф о Сизифе в контексте мифа о Моисее приобретает неожиданный символический смысл: камень, который Сизиф вкатывает на вершину скалы, из символа веры превращается в орудие пытки.
Сравнивая творческий акт с сизифовым трудом, Бодлер как бы полагает, что всякое произведение искусства заведомо несовершенно. В этом смысле несовершенно и само стихотворение «Неудача». Однако явные изъяны – композиционная невыстроенность, алогичность образных переходов – как раз подтверждает концептуальный смысл сонета: если эти «изъяны» допущены поэтом намеренно, то является ли «Неудача» неудачей?

Кстати, Брюсов назвал этот сонет «самым заносчивым» стихотворением Бодлера.
serebryakovaa: (Default)
Без стекол, без дверей, открыта всем ветрам,
Есть церковь. Говорят, став жертвою гордыни,
Повесился один в ней инок – и поныне,
Покинутый людьми, пустует божий храм.

Ни пенья, ни молитв, ни звона по утрам.
Повсюду мрак и тлен. Поруганы святыни.
Лишь мертвая листва повисла в паутине,
Да плиты на полу осквернил гнусный срам.

Сознание мое – такой же храм скандальный,
Холодный и пустой, забытый и опальный,
Где вместо божества зияет пустота.

Мой разум развращен сомнением надменным,
А мир вокруг меня пребудет неизменным,
Мне нечего просить у кроткого Христа.
serebryakovaa: (Default)
Толкнувши дверь, под скрип заржавленных петель
Я медленно вошел, предчувствуя обман,
В тот садик, где, блестя сквозь утренний туман,
Искрилася листвы росистая купель.

Все так, как было. Я проверил все: тоннель
Хмельного лозняка и трепетный платан,
И в чуткой тишине чуть слышимый фонтан
Роняет с шепотом серебряным капель.

И розы, как тогда, дрожали, как тогда
Кувшинки ветерок ласкал, едва дыша,
Здесь каждый стебелек я вспомнил без труда.

Я также отыскал Веледу у воды,
Чья гипсовая плоть истлела и, шурша,
Все сыплется под пошлый запах резеды.
serebryakovaa: (Default)
Ах, первая любовь, томленья, розы-грезы,
О странные глаза застенчивых подруг,
О трепетный союз еще не смелых рук,
О клятвы, о слова, о боже – эти слезы!

О боже, с той поры лишь ропот и угрозы
Невидимых врагов мне чудятся вокруг,
Весну моих утрат зима сменила вдруг,
И вот уж дни мои полны угрюмой прозы.

И, словно сирота безродный, с той поры
Один, совсем один, без брата и сестры,
Я горестно терплю несчастье за несчастьем.

О, та, что и без слов привыкла понимать,
О, женщина! Когда, с заботой и участьем
Она порою в лоб целует нас, как мать.
serebryakovaa: (Default)
Поскольку местный фавн, хитрюга и обжора,
Крал мед и виноград, хозяева садов,
Желая оградить плоды своих трудов,
Решили проучить бессовестного вора.

Лишь я не одобрял такого приговора,
Принципиальный враг капканов и кнутов,
Однажды, затаясь в саду среди кустов,
Я за ухо схватил воришку у забора.

Врасплох застигнутый, бедняга испугался,
Он был рыж, волосат, и совсем не брыкался,
Виновато скуля, он кривлялся как мог.

И когда я его, проведя за ограду,
Отпустил – он задал стрекача со всех ног –
Только топот копытец пронесся по саду.
serebryakovaa: (Default)
Моя юность прошла, словно буря над садом!
В блеске призрачных солнц этот бешенный шквал
Сразу весь урожай погубил своим градом
И с деревьев листву, искромсав, посрывал.

Вот и буре конец. Только я уже вряд ли
Соберу в том саду золотые плоды,
Надо землю ровнять, брать лопату и грабли,
Но воздаст ли Господь за благие труды?

И найдут ли – как знать? – новых мыслей растенья
Нежный сок, что весной возбудит их цветенье
В почве, вымытой словно песок у реки?

Время точит наш дух и мы стонем от боли,
А невидимый Враг, всем мольбам вопреки,
Жрет и жрет нашу плоть, свирепея все боле.
serebryakovaa: (Default)
Там, внизу – облака, там, внизу – города,
Горы, реки, озера – плывут как во сне.
Здесь – сияющий диск в фиолетовой тьме,
Здесь в эфире, летит за звездою звезда!

Мой рассудок, ты мечешься, как на костре,
То как смелый пловец – тебе все нипочем! –
Ты ныряешь во мрак, раздвигая плечом
Глубину бытия в сладострастной игре!

Унеси меня прочь! Эта жизнь – как миазм,
Дай отмыться от дрязг в просветленной струе,
Дай глотнуть леденящее грудь питие,
Голубой эликсир, рвущий горло от спазм!

Позади суета ежедневных сует
Волочится за жизнью чугунным ядром,
Счастлив тот, кто рванулся упругим крылом
И вознесся к полям, излучающим свет!

Тот, чьи мысли легко, словно стаи стрижей,
К небесам направляют свободный полет,
Кто как бог, воспарив, вдохновенно прочтет
Откровенья цветов и безмолвных вещей!
serebryakovaa: (Default)
Мне нравится мечтать о женщине одной,
Что мне с ней хорошо, и ей со мною тоже,
Что все в ней на нее всегда так не похоже,
И мне с ней хорошо вдвоем, а ей со мной.

Она умеет быть и не совсем иной,
И не такой как все. Она – одна. О боже,
Пусть это только сон, я знаю, пусть, и все же
Мне дорог мой обман, наивный и блажной.

Блондинка ли она, брюнетка, что мне в этом?
А имя у нее, наполненное светом,
Из звонких тех имен, что вверены Судьбе.

И взгляд ее похож на статуй взгляд далекий,
А голос, он хранит, божественный, в себе
Смысл изначальных слов утраченных, глубокий.
serebryakovaa: (Default)
Природа – древний храм, где строй живых колонн
Обрывки смутных фраз роняет временами,
Мы входим в этот храм в смятенье, а за нами
Лес символов немых следит со всех сторон.

Как эха длинный вопль, блуждающий по кругу
В бездонной пустоте среди безмолвных гор,
Сливается с другим, так, словно зыбкий хор,
В нас запах, звук и цвет ответствуют друг другу.

Есть запах чистоты. Он пахнет, как дитя.
И зелен, как трава, и тих, как зов гобоя:
Но много есть иных, развратных, что шутя

Способны расколоть сознание любое!
Так ладан и скандал, так мускус и бензой
Влекут лавины чувств и мыслей за собой.
serebryakovaa: (Default)
Я долго жил в дворцах, исполненных дремоты,
Где бликов золотых слепящие рои
Меж мощных колоннад сверкали в забытьи
И в сумерках цвели базальтовые гроты.

И волны, преломив хрустальные струи,
Торжественно влекли падения и взлеты,
Сплавляя в зыбкой мгле таинственные ноты
С закатом, чьи огни зажгли зрачки мои.

О да, я долго жил роскошно и устало
Среди спокойных грез и медленных услад,
И голые рабы, ища мой скорбный взгляд,

Мне освежали лоб, качая опахала,
Стараясь с каждым днем все глубже проникать
В мучительный секрет, мне данный, чтоб страдать.
serebryakovaa: (Default)
Наша черная тень, словно глухонемая,
Ловит каждый наш жест, и покорной рабой
Подчиниться спешит нашей воле любой,
Произволу ее раболепно внимая.

Человек – та же тень. Некой силе слепой
Он послушен, как раб. В нем лишь воля чужая.
Он глядит – но не вглубь, и творит – подражая,
Он покорен Судьбе – не спорит с Судьбой.

Он от Ангела тень, той, что тоже предстала
Лишь как отзвук глухой от иного начала.
Это – Бог. Человек – лишь прообраз Его.

И в том мире, где нам не постичь ничего,
На краю бытия канет в вечном паденье
Тень от тени его, оттененная тенью.
serebryakovaa: (Default)
Предлагаю Вашему вниманию одно из моих самых любимых стихотворений.

НЕСС
Меж братьев я не знал в родимом табуне
Ни страсти, ни любви. Дитя свободы чистой,
Среди эпирских гор, где шепчет лес ручьистый,
Я гриву полоскал в студеной быстрине.

Я был красив и горд, и, радуясь весне,
Буграми сильных мышц играл мой торс плечистый,
Лишь запах кобылиц, душистый и лучистый,
Пронизывал порой огнем меня во сне.

Так будь же проклят день, когда Стимфальский лучник,
Герой безжалостный, в тот полдень злополучный
Доверил мне Жену – и страсть меня прожгла!

Ибо проклятый Зевс связал единой кровью
С жестокостью творца – и нету горше зла! –
Хотенье жеребца с людской святой любовью.

Комментарий
Несс – кентавр, перевозивший на своей спине путников через Эвен. Эту услугу от предложил и Гераклу, который возвращался со своей женой Деянирой из Калидона. Переправив жену героя на другой берег, Несс задумал похитить ее, но был остановлен стрелой Геракла.

Profile

serebryakovaa: (Default)
serebryakovaa

Most Popular Tags

August 2013

S M T W T F S
    123
45678910
11121314151617
181920212223 24
25262728293031

Syndicate

RSS Atom

Style Credit