serebryakovaa

Александр Михайлович Михайлов. 1954 год.

Я любила его всем сердцем. Он отвечал мне взаимностью. Он был высокий, сильный, немногословный. Он излучал покой и надежность. Рядом с ним я чувствовала себя принцессой.
У него были загрубевшие от тяжелой работы ладони, казавшиеся мне самыми нежными на свете.
Он был очень добрый. Он принимал все мои затеи и выдумки, делил со мной мои нехитрые радости, хранил мои секреты.
Моя первая затяжка была сделана от его папиросы: «Дай попробовать!» - горечь, кашель, и еще одна тайна на двоих.

Он привык довольствоваться малым, был скромен, даже аскетичен в быту. Единственный случай, когда он выказал свою прихоть, сразу же стал легендой. Отоварили талоны на водку, и в доме появились бутылки с непривычной этикеткой: «Что б я пил «Померанцевую»?! Никогда!».
Думаю, ему не понравилось название, созвучное со словом «помирать».

Воспоминания о нем радостны, как воздушные шарики на майской демонстрации. Воспоминания о нем овеяны ароматом шоколада, когда фольга – сокровище, «золотинка», которую можно превратить в закладку для книги, или обернуть грецкие орехи для елки, или сохранить в коробочке для летних «секретиков».
Мы вместе проводили вечера под стрекотания телевизора с единственной программой. Иногда мы смотрели кино, но в основном телевизор был фоном нашего общения. И как-то раз мы случайно попали на фильм-спектакль, в котором все было словно в тумане, и пожилой мужчина нес девочку на плечах, и я догадалась - прозрела, что это кино ПОЧТИ ПРО НАС, и слова, что говорил человек с экрана, врезались в душу:
«Когда черви обгложут мои кости, когда мое тело истлеет на жирном погосте, я воскресну, Господи!
Ты, дитя, ногами станешь мне на плечи и будешь видеть дальше!».

Совсем недавно я узнала о том, что на фронте дедушку "перепутали"

В альбоме "Наш Ребенок" я обнаружила запись о том, что дедушку я называла с самого младенчества одним словом - "Друг"...