Кто же все-таки убил Хосе Аркадио?

[serebryakovaa]

«…И вдруг, когда с начала траура уже прошло немало времени и
в галерее возобновились собрания вышивальщиц крестиком, среди
мертвенной тишины знойного дня, ровно в два часа, кто-то с
такой силой толкнул парадную дверь, что весь дом ходуном
заходил; Амаранте и ее подругам, сидевшим в галерее, Ребеке,
сосавшей палец в своей комнате, Урсуле на кухне, Аурелиано в
мастерской и даже Хосе Аркадио Буэндиа под одиноким каштаном --
всем показалось, будто здание разваливается от начавшегося
землетрясения. На пороге возник человек необыкновенного вида.
Его квадратные плечи едва умещались в дверном проеме. На бычьей
шее висел образок Девы Исцелительницы, руки и грудь были сплошь
покрыты загадочной татуировкой, а правое запястье плотно сжато
медным браслетом-талисманом. Кожа выдублена солеными ветрами
непогоды, волосы короткие и торчащие, как грива мула,
подбородок решительный, а взгляд печальный. На пришельце был
пояс в два раза толще лошадиной подпруги, высокие сапоги со
шпорами и подкованными железом каблуками, от его поступи все
дрожало, как во время сейсмического толчка. Он прошел через
гостиную и залу, неся на руке изрядно потрепанную переметную
суму, и, подобно удару грома, ворвался в тишину галереи с
бегониями, где Амаранта и ее подруги так и застыли с иголками в
воздухе. "Добрый день", -- сказал он усталым голосом, швырнул
свою ношу на стол перед ними и двинулся дальше в глубь дома.
"Добрый день", -- сказал он Ребеке, испуганно выглянувшей из
своей спальни. "Добрый день", -- сказал он Аурелиано, все пять
чувств которого были прикованы в этот момент к работе. Человек
нигде не задерживался. Направился прямо на кухню и только там
остановился, завершая путешествие, начатое на противоположном
краю света. "Добрый день", -- сказал он. На одну долю секунды
Урсула оцепенела с открытым ртом, затем посмотрела пришельцу в
глаза, ахнула и повисла у него на шее, крича и плача от
радости. Это был Хосе Аркадио.»

Габриэль Гарсиа Маркес «Сто лет одиночества»

Comments

[blade-o-grass.livejournal.com]

а мне после первого прочтения безоговорочно показалось, что он самоубился.
недавно как раз перечитывала - и только тогда проскользнула мысль, что могла и Ребека.
а теперь думаю, что это и кто-то третий в окошко выстрелил. иначе почему же Ребека так нервно встретила Аурелиано Второго (кажется, это был он) много лет спустя?

[serebryakovaa.livejournal.com]

Он вмешивался в войну, не дал расстрелять брата, жил браконьерством, продавал себя женщинам за деньги, даже устраивал лотерею за ночь любви.
В городке ходили слухи о ненасытности этой пары. Уверена. они любили друг друга.
А вот позавидовать могли многие. Та же Амаранта.

Не знаю. Мне кажется, Урсула не дала бы спуску Ребеке, если у нее была бы хотя бы тень подозрения в ее адрес.

[serebryakovaa.livejournal.com]

С тех пор как Ребека Буэндиа узнала, что Аурелиано должны
расстрелять, она каждый день поднималась в три часа утра. Сидя
в темноте спальни на кровати, содрогавшейся от храпа Хосе
Аркадио, она следила в щель приоткрытого окна за кладбищенской
стеной. Она ждала всю неделю с тем тайным упорством, с каким в
свое время ждала писем от Пьетро Креспи. "Здесь они его не
станут расстреливать, -- говорил ей Хосе Аркадио. -- Его
расстреляют поздней ночью в казарме, чтобы не узнали, кто
стрелял, и закопают там же". Ребека продолжала ждать. "Такие
бесстыжие гады расстреляют его здесь", -- отвечала она. И была
настолько уверена в этом, что даже обдумала, как ей приоткрыть
дверь, чтобы помахать смертнику рукой на прощание. "Да не
поведут его по улице под охраной только шести запуганных
солдат, -- настаивал Хосе Аркадио. -- Они ведь знают, что народ
готов на все". Глухая к доводам мужа, Ребека продолжала
сторожить у окна.
-- Вот увидишь, какие они бесстыжие гады, -- твердила
она.
Во вторник, в пять часов утра, когда Хосе Аркадио кончил
пить кофе и спустил собак, Ребека вдруг закрыла окно и
схватилась за спинку кровати, чтобы не упасть. "Ведут, --
выдохнула она. -- Какой он красивый". Хосе Аркадио поглядел в
окно и, охваченный внезапной дрожью, увидел в бледном свете
занимающейся зари брата, на нем были брюки, которые в юности
носил Хосе Аркадио. Он уже стоял возле стены, стоял
подбоченившись, горящие нарывы под мышками мешали ему опустить
руки. "Столько маяться, -- бормотал полковник Аурелиано
Буэндиа. -- Столько мучиться, и все для того, чтобы шесть
ублюдков убили тебя, и ты ничего не можешь поделать". Он все
повторял и повторял эти слова, а капитан Роке Мясник, приняв
его ярость за пыл благочестия, решил, что он молится, и был
тронут. Когда солдаты подняли винтовки, ярость полковника
Аурелиано Буэндиа материализовалась в какую-то липкую и горькую
субстанцию, от которой у него омертвел язык и закрылись глаза.
Алюминиевый блеск рассвета вдруг исчез, и он снова увидел себя
ребенком в коротких штанишках и с бантом на шее, увидел, как
отец вводит его ясным вечером в цыганский шатер, увидел лед.
Когда раздался крик, полковник Аурелиано Буэндиа решил, что это
последняя команда солдатам. С лихорадочным любопытством он
открыл глаза, ожидая, что взгляд его встретит нисходящие
траектории пуль, он обнаружил только капитана Роке Мясника,
который стоял, подняв руки вверх, и Хосе Аркадио, перебегающего
улицу со своим страшным, готовым выстрелить охотничьим ружьем.
-- Не стреляйте, -- сказал капитан, обращаясь к Хосе
Аркадио. -- Вы ниспосланы мне Божественным Провидением.
И тут началась еще одна война.