serebryakovaa | Тетя Люба

Тимка был меня младше на целый год. Был он красивый, веселый и озорной мальчишка.
Мы росли на одной улице, пока не пришло время идти в школу. С этого момента мы стали встречаться только летом. Весь учебный год Тимка проводил в далеком сибирском городе, куда переехала его семья, а на летних каникулах приезжал проведать бабушку и деда. И мы снова играли вместе – моя прабабушка жила через 2 дома.
Привозила Тимку мама, красивая белокурая женщина 28 лет, «тетя Люба», как мы называли ее, «Любовь Георгиевна», как она неизменно рекомендовалась при знакомстве. Одевалась тетя Люба по самой последней моде. У нее были шикарные наряды: шелковые блузки, джинсовые юбки и платья на металлических пуговицах и ярко-красные «колодки», как тогда называли кожаные сабо на невероятно высоких платформах.

Тетя Люба пару дней проводила в гамаке перед родным домом: приклеив на нос белую полоску от газеты, она лакомилась клубникой, и читала импортный журнал мод. Тетя Люба непременно зазывала всех ребят с нашей улицы к Тимке в гости, подробно расспрашивала об успехах в школе, советовала «правильные книги», затем уже перепоручала заботы о Тимке своим родителям и отбывала на море.

А Тимка почти с вокзала бежал к своему закадычному другу Костику… Мальчишки тут же устремлялись на речку… Всю неделю они удили рыбу, сидя на шатком деревянном мосту над Межой, ныряли в реку прямо с моста, покрывались загаром … Ничего и никого они не боялись, смело вступали в бой с Шарапкинскими ребятами, и были в авторитете у местной шпаны…

Тимкин дедушка, дядя Егор, часто брал ребят с собой на покос или в лес. Мальчишки с удовольствием помогали косить, ворошить сено, ухаживать за скотиной, азартно собирали грибы.
Тимка очень любил деда, и отлично ориентировался на «хозяйственной половине» их участка. Да, их участок был поделен на две половины. Слева от дома была вотчина бабушки Веры. Здесь был гамак и качели, цветник и кусты красной смородины. А вот справа от дома был сарай, сеновал и клетки с кроликами. Бабушка властвовала среди роз и резеды, дедушка занимался хозяйством. Мы с подругой Олей не могли уразуметь, почему тетя Люба именуется «Георгиевной» и словно стыдиться своего отца, хотя Тимка – копия дед Егор.

Дни шли за днями. Тимка ходил тенью за дедом, а за Тимкой по пятам следовала кузина Лёля – маленькая светловолосая девочка. Помню, они с Тимкой так забавно пели:
-Тучи над городом стали!
Немцы в атаку пошли,
Бедную Лёлю поймали
И на расстрел повели! – начинал куплет Тимка.
-Только нацелили пушку! – Подхватывала за братом Лёля,
-Только хотели стрелять,
И видят, что Тимка бежит с колотушкой –
Бедную Лёлю спасать!
Тут все конечно смеялись, а Лёля хлопала в ладоши. И столько было в этом детского доверия и любви к старшему брату. Но дедушка Егор почему-то песен таких не одобрял. Еще он не любил фильмы о войне, был немногословен и суров. Носил выгоревшую форму без погон и солдатские сапоги.

Первые дни после Тимкиного приезда мы играли в палисаднике у гамака, потом шли на улицу перед Тимкиным домом, а потом и вовсе перебирались ближе к реке.
В их огромном, выкрашенном вишневой краской, доме я была всего один раз – Тимка хотел мне дать книгу «Всадник без головы». Было в доме неуютно, промозгло, хотя за окном стоял жаркий летний день… Тимкина бабушка, тетя Вера, усадила меня за длинный стол. Был он отчего-то липкий, весь в соринках и мелких крошках, словно ягоду на нем перебирали, да так и не вытерли. Тимка принес книгу, и мы выскочили во двор…

По выходным бабушка подравнивала Тимке челку, оголяя белую полоску незагорелой кожи над бровями. Тимку обряжали в джинсовый костюмчик и белоснежную сорочку и выводили в город. Точнее сказать: Тимка выводил бабушку в свет. Был очень симпатичный и галантный, только грустный. Он даже казался выше ростом! Местные мальчишки с изумлением смотрели на него…
А! на ногах его были сабо на высоких каблуках.
Потом с курорта приезжала загорелая Тимкина мама. И тогда они вдвоем с бабушкой наряжались, надевали широкополые шляпки и элегантно конвоировали Тимку до ближайшего кинотеатра. Тимка, как уменьшенная копия взрослого мужчины, вел свою маму под руку.

Эти воскресные прогулки были платой за неделю свободы на реке, босиком под палящим солнцем… Тимка ненавидел свой воскресный променад, и отчаянно старался быть плохим парнем: он ругался плохими словами, как все местные мальчишки, даже украдкой пробовал курить, и отсиживался на крылечке моей бабушки, пока не переставала кружиться голова.

И вот однажды, чудным летним днем, мы беззаботно играли на проселочной дороге, даже не подозревая, что за пышными кустами сирени на покрывале нежится тетя Люба. И надо же было такому случаться, что эта очаровательная дама услышала, как мы рассказываем друг другу анекдоты, да не простые, а с плохими словами.
С проворством бывалого десантника, тетя Люба вскочила, нырнула в платье, и ринулась на улицу. Выскочив к нам, она уперла руки в бока и повелела нам всем немедленно войти к ним во двор. Изумленные ее внезапным появлением, мы притихли и послушно вошли. Любовь Георгиевна уселась на высоком деревянном крыльце, а мы стояли возле крыльца на мостках, вжав головы в плечи. В тот миг мы и не поняли, что она услышала наши слова, ощутили только всепоглощающий страх.

…У крыльца недобро брехала цепная овчарка Пальма. А тетя Люба вызывала нас всех по одному к себе на крыльцо и подробно выспрашивала, что это за слово, да что означает это слово, и зачем его употребляют, и где его услышали и т.д.
Дети покорно стояли возле крыльца, опустив головы, и молчали. Каждый допрашиваемый, а начала она со своего сына Тимки, дрожащим голосом просил прощение…

Я стояла самая последняя в очереди к крыльцу, и с ужасом слушала, как мои друзья лгут, краснеют и шепчут, что нет, мол, мы говорим эти плохие слова, а вот, что они означают, мы не знаем... Сначала Тимка, потом Костик… Даже моя подруга Оля, которой тогда было уже лет 11, почему-то залилась краской и, вслед за другими осужденными солгала, что не знает значения этих слов. Я стояла у крыльца, ждала своей очереди, предвкушая, что сейчас уж открою тетеньке правду, что все мы эти слова знаем, потому что ходим среди взрослых и слышим...
Пробил час мне идти на страшное крыльцо. Я поднималась по ступеням, как мне казалось целую вечность, я успела разглядеть все эти четыре деревянные, истертые временем ступени, и вперилась взглядом в красно-белую туфлю на высокой пористой подошве, которой наша «прокурорша» нетерпеливо покачивала… И тут вдруг я поняла, что мои товарищи лгали во спасение, чтобы смягчить наказание, и также солгала, что не знаю, что все это значит. Никогда прежде я не испытывала подобного стыда.
Тетя Люба строго взяла с нас честное слово, что мы не будем больше материться, она добавила: "А если вы не будете, я ничего не скажу вашим родителям".
Мы поклялись. Я решила никогда больше не употреблять этих слов.

***
-Что же будет, если тетя Люба пожалуется родителям? – ужасалась моя подруга Оля. – С меня папка шкуру спустит…
-Что ты! Она же нам обещала! Если мы не будем ругаться, то и она не скажет! А мы ведь не будем!
-И ты ей веришь? – недоверчиво спросила Оля.
-Оля, она же нам слово дала! Она дружила с моей мамой. Конечно, верю. – Кивнула я.

***
…Прошла неделя. Даже наедине, у реки, где никто нас не слышал, мы не употребляли заповедные слова. Нам очень хотелось поскорее забыть все это судилище.
А потом меня наказала мама. И еще добавила, что тетя Люба ей все рассказала, что ей стыдно за меня, и все такое... А мне было стыдно в тот день, что эту подлую тетку зовут так же, как и мою маму. И я решила, что больше не обязана держать слово, данное на крыльце в доме Тимки. А еще я решила, что никогда больше не попадусь.

***
Моя подруга Оля больше не выходила гулять. И я сама отправилась к ней, но войти во двор не решилась – по двору носился пес, который обычно сидел на цепи. Я несколько раз ходила за водой «на колонку», как мы тогда говорили, надеясь увидеть Олю (колонка как раз располагалась у Олиного забора).
-Носи помаленьку! – напомнила мне прабабушка.
-Я только половинку! – обещала я.
И наконец-то Оля вышла из дома и подошла к забору. Мы стояли, как в глупом фильме, каждая со своей стороны забора, и делали вид, что друг друга не замечаем.
-Эх, ты! А еще ручалась за нее! – Оля вырывала сорняки из грядки и обращалась к морковной ботве. – А твоя тетя Люба – подлая обманщица!
-Я и подумать не могла! Она же слово дала! – возражала я зеленому ведру, хотя вода хлестала через край и намочила мне весь сарафан.
-Все лето из-за этой… - Тут Оля понизила голос и что-то кратко прошептала в землю, - Насмарку! Больше нам нельзя вместе гулять! – Оля вырвала целый пучок молодых морковок, бросила их в грязь и ринулась прочь…

***
Дни стояли чудесные, небывало теплые. Я играла с Тимкиной кузиной Лёлей, учила ее вязать крючком. Мы усаживались на крыльце домика моей прабабушки и читали вместе книги или вязали по схеме из детского журнала.
Неожиданно за Лёлей пришла ее бабушка Вера. Она отослала Лёлю домой и сказала мне:
-Если Лёлю научишь вязать, я подарю тебе хороший подарок…
Она помолчала. Я сидела вся сжавшись, мне очень хотелось сказать, что дружу с Лёлей не ради подарков, а просто так, да и Олю с Тимкой больше не пускают со мной играть, но промолчала.
-А я сама… сама уже не успею… - Неожиданно продолжила тетя Вера. – А когда Аида Михайловна приезжает?
-Да вот на выходные собиралась, - ответила я.
-Это хорошо, вот и попрощаемся. – В пространство сказала тетя Вера и ушла.
Не прошло и полгода, как бабушка Лёли и Тимки умерла. Ей было только 52 года. Моя бабушка Аида Михайловна, подруга тети Веры, узнав об этом, воскликнула:
-Господи, так вот о чем говорила мне Вера! Я только нынче слова ее поняла! Она заранее знала, знала, что скоро умрет… А какая была красавица! Ей бы куда-нибудь в столицу, блистать, а не с Жоркой этим, курей пасти!...
Я так обиделась за дядю Егора, что вмешалась во взрослый разговор:
-А зачем она тогда замуж за него шла?
-Много ты понимаешь. После войны мужиков не было! – отмахнулась бабушка.

***
Прошло еще 15 лет. И однажды Любовь Георгиевна напросилась ко мне в гости, через мою маму. Была она с супругом проездом в городке, где я тогда жила, нужно было где-то переночевать.
Бабушки дружили, Любовь Георгиевна с моей матерью когда-то на танцы вместе бегала, я дружила с Тимкой. Почти родня. Законы гостеприимства.
Полная, румяная, с высокой прической из высветленных начесанных волос, она появилась в ярком платье на пуговицах, звонко топая высоченными старомодными платформами.

Мы мило пообщались, выпили чаю, поделились новостями. Даже серебристо-серый попугай, привезенный тетей Любой в огромной клетке, освоился и заговорил:
-Любочка-красавица! Кушайте варенье! Или вам не нравится наше угощенье?
Перед сном Любовь Георгиевна переоделась в халатик, смыла косметику. Я вдруг поняла, что она очень маленького роста, еле-еле мне до плеча. Но высокий и красивый супруг был у нее под каблучком. Ласковым тоном, с улыбкой, она четко раздавала приказы.
Лишь один раз за вечер она позволила себе бестактность:
-Одна живешь? А чё не родишь? Родители помогут, они же у тебя э-э-э – Любовь Георгиевна долго подбирала слово, - эээ, демократичные…
Я поймала себя на мысли, что мне жаль ее. Хотя откуда появилась эта жалость, я и сама не знала.
А утром мы любезно распрощались. Как оказалось, навсегда. Тетя Люба скончалась скоропостижно через несколько месяцев. Ей было всего 45.

***
Несколько лет назад я узнала, что дядя Егор ребенком был в концлагере - фашисты угнали его семью в плен. Выжил только он один.
Недавно младшая дочь дяди Егора переехала в Нелидово, вернулась в дом отца. Она рассказала,
что из Германии прислали компенсацию дяде Егору за плен и концлагерь...
На эти деньги родственники смогли отремонтировать старый дом дяди Егора. Хороший он был мужик, надежный. Часто я его вспоминаю.

Вроде давно война была, а окопы за городом не заросли. Не зарастают они.