Аромат жасмина
Nov. 19th, 2009 02:57 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
«ОКТЯБРЬСКАЯ»
В вагоне было просторно. Все места были заняты, но лишь несколько пассажиров стояли.
Я расположилась возле длинной скамьи поближе к выходу. На скамье восседали женщины от 35 до бесконечности. Все они что-то читали: одни шуршали газетами, а другие бесшумно погружались в чужую придуманную жизнь под аляповатыми обложками.
Он вошел на «Октябрьской» и проследовал в середину вагона. Каждый шаг давался ему с напряжением. Он остановился рядом со мной и грузно оперся на внушительную трость. Дама в шляпке с кокетливой вуалью, занимающая самое крайнее место у двери, сосредоточено уткнулась в пухлый томик с разбитым сердечком на обложке. Прочие женщины-чтицы последовали ее примеру, зашуршали страницами.
Мне стало досадно, что на прошлых остановках я не заняла место, и сейчас не могу его уступить старцу. Стало стыдно за это подчеркнутое равнодушие женщин. Однако, уже в следующее мгновение луноликая женщина с волнистыми волосами, восседающая рядом с завуалированной дамой, оторвавшись от журнала мод, проворно поднялась. Старец с трудом выдерживал сотрясение вагона, но не спешил садиться. Он преклонил перед луноликой женщиной голову со словами: «Позвольте мне пожать Вашу руку!» - его красивый сочный голос прозвучал на весь вагон. Стоящие обернулись, ловелас средних лет понимающе хмыкнул, скамья чтиц взглянула на старика с интересом, а на его благодетельницу с осуждением, и только дама под вуалью продолжала поглощать глазированные фразы засахаренных героев.
Старец осторожно опустился на скамью рядом с дамой под вуалью. Луноликая женщина с волнистыми волосами расположилась на его месте. Одной рукой она держалась за сверкающий перекладину над головой, а в другой руке сжимала потертую ручку громоздкой хозяйственной сумки. Теперь, когда старец уселся на скамью, я могла рассмотреть его. Старцу было уже за восемьдесят. Тело его было дряхло, ноги слабы. Кожа была темной морщинистой, волос осталось совсем мало, и огромный красивый череп блестел под яркими лампами. Но глаза старца светились змеиной мудростью, в них была ирония, смекалка, и радость знания.
На «Шабаловской» рядом со старцем освободилось место, и луноликая женщина села. Старец был очень рад восстановленной справедливости. Ему было немного совестно занимать ее место. Точно в этом факте была всевышняя справедливость. Старец улыбнулся и заговорил с луноликой женщиной.
-Вам далеко ехать? – поинтересовался он.
-До самого конца, - ответила она нежным тихим голосом.
-Какая удача! – обрадовался старец, - Мне тоже. Я был в больнице на «Октябрьской». Я ветеран войны, - тут он сделал паузу, - Великой Отечественной войны; и вот, знаете, выбрался. Нам, ветеранам, положены льготы… Вот и собрался..., - он невесело рассмеялся.
Луноликая женщина слушала его и, словно соглашаясь, опускала свои темные ресницы. Завуалированная дама, сидящая слева от старца, слышала весь этот диалог и поморщилась словам старика, точно заранее зная весь последующий его рассказ о дороговизне лекарств, о ранах и обо всем прочем, столь же гадком. Старец меж тем продолжал, склонясь к своей юной слушательнице:
-Я прошел всю войну. Дошел до самого Берлина. Но больше всего мне хотелось изучать древнюю Персию. Я мечтал, вот окончится война, и я смогу всю свою жизнь посвятить изучению этой загадочной древней страны. А надо Вам сказать, что Персия, ныне эти территории занимает Иран, была поистине сказочной страной. И язык ее – фарси – сохранил, дошедшие до нас, предания и легенды. Всю свою мирную жизнь я посвятил Древнему Востоку, изучению его обычаев и традиций. Давным-давно в Персии жил веселый человек, которого звали Омар Хаям. Вы слышали о нем? – вопросил старец свою слушательницу.
Женщина отрицательно повела головой и улыбнулась.
-Омар Хайям родился очень давно где-то в середине 11 века (если точнее 1048 году). Он прожил долгую жизнь и умер по понятиям того времени глубоким стариком в 75 лет. Но навсегда в историю вошел не только как поэт, математик и философ, но и как неисправимый весельчак. Он писал четверостишья, они называются рубаи. Рубаи – в переводе с арабского буквально означает «учетверенный», в поэзии народов Востока это четверостишье с особой рифмовкой, выражающее законченную мысль. Рубаи Омара Хайяма были проникнуты бесконечной любовью к свободе. Эти философские четверостишья стали всемирно известны.
Женщина слушала рассказчика с почтительным вниманием, словно ей, сорокалетней, наконец-то удалось услышать самую заветную сказку.
Я внимательно наблюдала за экзотическими собеседниками. Мне было интересно, понравится ли женщине любимый мною Хайям.
-Я прочту Вам одно из самых известных рубаи Хайяма. Мне оно особенно нравится. Если угодно, это жизненное кредо или девиз, который можно начертать на гербе, - продолжал Старец.
Дама под вуалью замерла с раскрытой книгой на коленях, но не читала ее. На лице у дамы застыло выражение раздражения.
Какое же творение Хайяма выберет старец, чтобы усладить слух своей собеседницы? Я изнывала от любопытства. Но поезд заскрежетал, разрывая бархат голоса рассказчика. Старец склонился к слушательнице. Она, обращенная вслух, приблизила свое лицо к его лицу…
Сохраненные в веках слова потонули в лязге металла. Лишь две последние строки можно было разобрать:
«Ты лучше голодай, чем что попало есть.
Ты лучше будь один, чем вместе с кем попало».
-А? Каково? – вопросил Старец.
-Великолепно! – мысленно прокричала я, - Я с Вами согласна!
-Справедливый совет, - согласилась слушательница, - точнее и не скажешь.
-Вот такие стихи писал мудрый Омар Хайям. И собралось их великое множество. Переводчики из разных стран посвящают свою жизнь этим шедеврам, чтобы в четырех строках передать идею автора, с тем же изяществом и красотой. А это требует определенного мастерства…
-Прочтите еще что-нибудь! – попросила слушательница.
Старец выдержал паузу и продекламировал красивым сочным голосом:
«В детстве ходим за истиной к учителям,
После – ходят за истиной к нашим дверям.
Где же истина? Мы появились из капли.
Станем – прахом. Вот смысл этой сказки. Хайам».
Слушательница кивнула, словно подытоживая услышанное, с той же ласковой улыбкой.
Старец продолжил свой рассказ:
-Особое место в творчестве Хайяма занимала любовная лирика. У самого поэта была возлюбленная, прекрасная молодая дева. Ее глаза были как влажные аметисты, а волосы тугими косами, увитыми жемчугами, змеились по спине. И темной ночью, когда луна озаряла уснувший город, и все вокруг дышало пряным ароматом жасмина, Омар запасался кувшином вина и отправлялся на свидание со своей возлюбленной. В прохладной резной беседке слушали они пение соловья и нега, разлитая в природе, казалось… - велеречивый рассказчик неспешно разматывал пестрый клубок своей истории.
Луноликая слушательница с улыбкой внимала ему, время от времени устремляя взгляд на Старца и встречаясь с ним глазами.
Они сидели рука к руке, голова к голове, соединенные таинством древнего предания. Аромат событий 900 летней давности опьянял их. Слова стихов переплетались, навеки связуя их родственные души. Луноликая женщина с неослабевающим вниманием слушала старца и с улыбкой кивала. И не ясно было, кому из них повезло больше: одинокому старцу, что получил возможность быть услышанным, или женщине, вновь почувствовавшей себя девочкой, внимающей дивную сказку, рассказанную мудрым отцом.
-«Профсоюзная» - вернул меня в действительность электрический голос.
Как жаль, что мне пришлось покинуть моих друзей по Омару Хайяму.
Они так и не узнали о моем существовании.
Они неспешно беседовали, встречаясь глазами. Под пенье соловья в резной беседке они вдыхали аромат жасмина спящей Персии…
В вагоне было просторно. Все места были заняты, но лишь несколько пассажиров стояли.
Я расположилась возле длинной скамьи поближе к выходу. На скамье восседали женщины от 35 до бесконечности. Все они что-то читали: одни шуршали газетами, а другие бесшумно погружались в чужую придуманную жизнь под аляповатыми обложками.
Он вошел на «Октябрьской» и проследовал в середину вагона. Каждый шаг давался ему с напряжением. Он остановился рядом со мной и грузно оперся на внушительную трость. Дама в шляпке с кокетливой вуалью, занимающая самое крайнее место у двери, сосредоточено уткнулась в пухлый томик с разбитым сердечком на обложке. Прочие женщины-чтицы последовали ее примеру, зашуршали страницами.
Мне стало досадно, что на прошлых остановках я не заняла место, и сейчас не могу его уступить старцу. Стало стыдно за это подчеркнутое равнодушие женщин. Однако, уже в следующее мгновение луноликая женщина с волнистыми волосами, восседающая рядом с завуалированной дамой, оторвавшись от журнала мод, проворно поднялась. Старец с трудом выдерживал сотрясение вагона, но не спешил садиться. Он преклонил перед луноликой женщиной голову со словами: «Позвольте мне пожать Вашу руку!» - его красивый сочный голос прозвучал на весь вагон. Стоящие обернулись, ловелас средних лет понимающе хмыкнул, скамья чтиц взглянула на старика с интересом, а на его благодетельницу с осуждением, и только дама под вуалью продолжала поглощать глазированные фразы засахаренных героев.
Старец осторожно опустился на скамью рядом с дамой под вуалью. Луноликая женщина с волнистыми волосами расположилась на его месте. Одной рукой она держалась за сверкающий перекладину над головой, а в другой руке сжимала потертую ручку громоздкой хозяйственной сумки. Теперь, когда старец уселся на скамью, я могла рассмотреть его. Старцу было уже за восемьдесят. Тело его было дряхло, ноги слабы. Кожа была темной морщинистой, волос осталось совсем мало, и огромный красивый череп блестел под яркими лампами. Но глаза старца светились змеиной мудростью, в них была ирония, смекалка, и радость знания.
На «Шабаловской» рядом со старцем освободилось место, и луноликая женщина села. Старец был очень рад восстановленной справедливости. Ему было немного совестно занимать ее место. Точно в этом факте была всевышняя справедливость. Старец улыбнулся и заговорил с луноликой женщиной.
-Вам далеко ехать? – поинтересовался он.
-До самого конца, - ответила она нежным тихим голосом.
-Какая удача! – обрадовался старец, - Мне тоже. Я был в больнице на «Октябрьской». Я ветеран войны, - тут он сделал паузу, - Великой Отечественной войны; и вот, знаете, выбрался. Нам, ветеранам, положены льготы… Вот и собрался..., - он невесело рассмеялся.
Луноликая женщина слушала его и, словно соглашаясь, опускала свои темные ресницы. Завуалированная дама, сидящая слева от старца, слышала весь этот диалог и поморщилась словам старика, точно заранее зная весь последующий его рассказ о дороговизне лекарств, о ранах и обо всем прочем, столь же гадком. Старец меж тем продолжал, склонясь к своей юной слушательнице:
-Я прошел всю войну. Дошел до самого Берлина. Но больше всего мне хотелось изучать древнюю Персию. Я мечтал, вот окончится война, и я смогу всю свою жизнь посвятить изучению этой загадочной древней страны. А надо Вам сказать, что Персия, ныне эти территории занимает Иран, была поистине сказочной страной. И язык ее – фарси – сохранил, дошедшие до нас, предания и легенды. Всю свою мирную жизнь я посвятил Древнему Востоку, изучению его обычаев и традиций. Давным-давно в Персии жил веселый человек, которого звали Омар Хаям. Вы слышали о нем? – вопросил старец свою слушательницу.
Женщина отрицательно повела головой и улыбнулась.
-Омар Хайям родился очень давно где-то в середине 11 века (если точнее 1048 году). Он прожил долгую жизнь и умер по понятиям того времени глубоким стариком в 75 лет. Но навсегда в историю вошел не только как поэт, математик и философ, но и как неисправимый весельчак. Он писал четверостишья, они называются рубаи. Рубаи – в переводе с арабского буквально означает «учетверенный», в поэзии народов Востока это четверостишье с особой рифмовкой, выражающее законченную мысль. Рубаи Омара Хайяма были проникнуты бесконечной любовью к свободе. Эти философские четверостишья стали всемирно известны.
Женщина слушала рассказчика с почтительным вниманием, словно ей, сорокалетней, наконец-то удалось услышать самую заветную сказку.
Я внимательно наблюдала за экзотическими собеседниками. Мне было интересно, понравится ли женщине любимый мною Хайям.
-Я прочту Вам одно из самых известных рубаи Хайяма. Мне оно особенно нравится. Если угодно, это жизненное кредо или девиз, который можно начертать на гербе, - продолжал Старец.
Дама под вуалью замерла с раскрытой книгой на коленях, но не читала ее. На лице у дамы застыло выражение раздражения.
Какое же творение Хайяма выберет старец, чтобы усладить слух своей собеседницы? Я изнывала от любопытства. Но поезд заскрежетал, разрывая бархат голоса рассказчика. Старец склонился к слушательнице. Она, обращенная вслух, приблизила свое лицо к его лицу…
Сохраненные в веках слова потонули в лязге металла. Лишь две последние строки можно было разобрать:
«Ты лучше голодай, чем что попало есть.
Ты лучше будь один, чем вместе с кем попало».
-А? Каково? – вопросил Старец.
-Великолепно! – мысленно прокричала я, - Я с Вами согласна!
-Справедливый совет, - согласилась слушательница, - точнее и не скажешь.
-Вот такие стихи писал мудрый Омар Хайям. И собралось их великое множество. Переводчики из разных стран посвящают свою жизнь этим шедеврам, чтобы в четырех строках передать идею автора, с тем же изяществом и красотой. А это требует определенного мастерства…
-Прочтите еще что-нибудь! – попросила слушательница.
Старец выдержал паузу и продекламировал красивым сочным голосом:
«В детстве ходим за истиной к учителям,
После – ходят за истиной к нашим дверям.
Где же истина? Мы появились из капли.
Станем – прахом. Вот смысл этой сказки. Хайам».
Слушательница кивнула, словно подытоживая услышанное, с той же ласковой улыбкой.
Старец продолжил свой рассказ:
-Особое место в творчестве Хайяма занимала любовная лирика. У самого поэта была возлюбленная, прекрасная молодая дева. Ее глаза были как влажные аметисты, а волосы тугими косами, увитыми жемчугами, змеились по спине. И темной ночью, когда луна озаряла уснувший город, и все вокруг дышало пряным ароматом жасмина, Омар запасался кувшином вина и отправлялся на свидание со своей возлюбленной. В прохладной резной беседке слушали они пение соловья и нега, разлитая в природе, казалось… - велеречивый рассказчик неспешно разматывал пестрый клубок своей истории.
Луноликая слушательница с улыбкой внимала ему, время от времени устремляя взгляд на Старца и встречаясь с ним глазами.
Они сидели рука к руке, голова к голове, соединенные таинством древнего предания. Аромат событий 900 летней давности опьянял их. Слова стихов переплетались, навеки связуя их родственные души. Луноликая женщина с неослабевающим вниманием слушала старца и с улыбкой кивала. И не ясно было, кому из них повезло больше: одинокому старцу, что получил возможность быть услышанным, или женщине, вновь почувствовавшей себя девочкой, внимающей дивную сказку, рассказанную мудрым отцом.
-«Профсоюзная» - вернул меня в действительность электрический голос.
Как жаль, что мне пришлось покинуть моих друзей по Омару Хайяму.
Они так и не узнали о моем существовании.
Они неспешно беседовали, встречаясь глазами. Под пенье соловья в резной беседке они вдыхали аромат жасмина спящей Персии…