"Тёма думает, что мужчины не плачут"

Originally posted by ne_togo at "Тёма думает, что мужчины не плачут"

Тёма и Надя Турпитко из села Большая Уря, Канского района, Красноярского края.

Артем Турпитко уже второй месяц живет в отделении трансплантации почки Российского научного центра хирургии. Впереди несколько недель диализа, пересадка почки, которую Тёме отдаст мама Надя, долгое лечение, 7-й день рождения. Все это время Тёме и маме нужно на что-то жить.

( Про Тёму и Надю )

О том, что не вошло в статью.
С воскресенья, 3 октября, Тёма в реанимации. Воспаление легких. Идет на поправку. Тьфу-тьфу-тьфу! В ближайшее время Тёму и Надю перевезут в больницу Святого Владимира. Розовый талон на госпитализацию получен. Мальчика должны стабилизировать, а потом обратно, в РНЦХ. Операция по трансплантации почки откладывается минимум до конца ноября.
В Москве Тёма и Надя пробудут ещё полгода. По самым оптимистичным прогнозам.

Девочки и мальчики!
Я прошу помощи.
Наде и Тёме нужно 100 000 рублей, чтобы прожить полгода в Москве.
На самое необходимое. На жизнь.

( Реквизиты )

Пожалуйста, сделайте кросс-пост.
Я отвечу на все Ваши вопросы, даже неудобные.
Здоровья Вам и Вашим детям.
И СПАСИБО!

Дмитрий Савицкий «Часы в дальней комнате»

Вложила бы эту вещь с чистой совестью в папку «Долгие вечера с барменом». Читать обязательно!
(Текст публикуется с разрешения автора. Оригинал здесь - http://dsavicky.narod.ru/)
В дневных сумерках наглухо задернутых штор, в прочной тишине, которая напрочь заслоняла звуки летнего приморского города, в воздухе, густом и страшном, что-то тихо и назойливо пульсировало, нагло беззвучно стучало, мешало ей исчезнуть. Она подняла голову, чтобы поправить прядь волос и замерла. Зеркало было занавешено тяжелым темным покрывалом. Угол комнаты за комодом, там где штора отставала от рамы окна, горел горячим огнем, который тоже пульсировал, наливался белым, почти синим светом затем слабел до оранжевого: это где-то над крышами к морю шли облака. Пульсировало же, мешало ей забыться, забыть себя, забыть кто она, а главное, что случилось, её сердце. Оно шло, как идут часы в дальней забытой комнате, в комнате, в которую никто не заходит, которая пахнет теплой пылью, старыми газетами и немного – духами, которых давно нет в продаже.
Он лежал спокойно, что с ним случалось редко, в белом мятом льняном костюме – верхняя пуговица рубашки стягивала горло. Загар все еще был сильнее больничной бледности, волосы, гладко зачесанные назад, блестели, как тому семнадцать, когда она увидела его в первый раз в том крошечном баре в порту, где всегда играла какая-то восточная музыка, не то греческая, не то магрибинская, и кисло пахло анисом, черным табаком и нагретой на солнце парусиной. Глаза, всегда смеющиеся, никогда серьезные, и эти гладко зачесанные назад, блестящие, словно он только что вышел на берег все еще отряхиваясь, смеясь, показывая крупные зубы, глаза и волосы, она заметила потом. Первое, что она увидела и что остановило её блуждающий взгляд, были его руки. Они жили сами по себе, как две птицы выпущенные на оцинкованную стойку бара. Если бы он был с севера, можно было бы предположить, что загар натянут на него как перчатки. Но кожа была живая, пальцы жили сами по себе, поигрывали стаканом с перно, стряхивали на пол пепел сигареты. На среднем левой горело кольцо. Когда она подняла глаза и взгляды их встретились, она была поражена его молодостью. Руки были гораздо старше.
На самом деле лишь возраст рук соответствовал его паспортным данным. Его лицо и его тело всегда опаздывали со старением. Лишь глаза иногда забывали смеяться и тогда, особенно если он подносил сигарету к лицу, она знала, что ему не двадцать семь, а сорок один.
( Читать дальше! )