Абсолют понимания
Apr. 15th, 2010 11:32 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
serebryakovaaСколько себя помню, волосы у меня были темные, а слева на челке – седая прядь. В конце августа в пустом, пропахшем «Шипром», дамском зале парикмахерской мне наспех делали стрижку «Гарсон», и в школу я отправлялась без бантов.
Классы нас встречали свежевыкрашенными стенами и партами. И всякий раз находился умник, указывающий на мою челку: «Ты в побелку вляпалась!».
«Седая» - так меня звали в школе с самого первого дня, сомневаюсь, что кто-нибудь знал мое имя.
Девочки носили косы, менялись заколками, придумывали прически. Мне было интересно наедине с моими рисунками и куклами. Рисовала я неизменно дворцы и замки, и роскошные бальные залы для Золушки, а куклам шила наряды.
В седьмом классе, после зимних каникул, у нас появилась новенькая - Валя, светленькая, голубоглазая, с хвостиками до плеч. На ней было коричневое форменное платье с юбочкой в крупную складку и черный фартук с крохотным серебряным значком-сердечком на груди. Валю посадили за мою парту. Мы подружились с первой минуты и навсегда. После занятий мы никак не могли распрощаться – все провожали друг друга из конца в конец улицы Некрасова: от магазина «Мелодия» до перекрестка, там замирали на несколько минут, и опять до «Мелодии»… Из магазина доносилось пение Демиса Руссоса, а мы все говорили и говорили…
Моя новая подруга была бойкая, улыбчивая, говорила звонко и уверенно. Через неделю ее избрали старостой нашего класса, а еще через неделю Валя затащила меня в салон красоты «Чародейка».
Салон располагался в самом центре города. Я никогда не заходила туда, лишь с благоговением рассматривала в витрине фотографии красавиц с замысловатыми коронами из кудрей и локонов на головах. Оказалось, что у Вали в «Чародейке» работает тетушка, которая взяла меня за руку и усадила перед огромным зеркалом и, не успела я опомниться, как моя отросшая шевелюра превратилась во французское каре, и даже белая прядь на челке казалась изысканной деталью прически. В тот день я чувствовала себя принцессой. Мы расстались с Валей до завтра, а на следующий день она пришла в школу с такой же стрижкой, и слева на челке блестела черная прядь…
И с того дня звали нас в школе «Вера и Воля». Волосы отрастали, черная метка в прическе Валентины вскоре стерлась, но это уже ничего не меняло. В любом деле мы прекрасно дополняли друг друга.
Валюша все время что-то затевала. Она мечтала о театре, и мы записались в школьный драмкружок. Валя играла во всех постановках, я придумывала для нее костюмы. Вместе мы работали в стенгазете: Валя писала смешные заметки, я рисовала шаржи. Я занималась мягкой игрушкой с третьеклашками, Валя подкинула идею устроить кукольное представление. Потом были новогодние маскарады, курсы вязания крючком, конкурсы «Рисуем сказки Пушкина», «Юная швея». Вдруг оказалось, что все вокруг нас знают.
Мы вместе готовились к экзаменам. Вместе писали шпаргалки. Вместе выбирали вуз и заказывали билеты. Вместе поехали покорять Москву. Валя поступила в МГУ, я – в Текстильный. Мы продолжали общаться, хотя теперь весь день проводили на лекциях. Мы обрастали новыми знакомыми, соседями, интересами, но неизменно вместе ходили в театры и открывали для себя Москву. И Москва была щедрой к нам.
В моем общежитии было строго с посетителями, а у Вали – полная свобода, никто пропуск не спрашивал. Поэтому чаще мы встречались у нее. Соседки Вали, студентки факультета психологии, относились ко мне с плохо скрываемым презрением. «Кругозор от галантина до габардина!»
-Да, брось, Вероника! – утешала меня Валя, - Они просто нарядам твоим завидуют, думают все куплено за валюту в «Березке». Где им знать, что своими руками, по своим выкройкам и фасонам! Не принимай всерьез. Дели на тысячу.
-Ты всегда на моей стороне…
-А как же? Мы же – «Вера и Воля». Разве ты не помнишь?
И она была права. Мы всегда приходили на помощь друг другу. Валентина проводила тесты на моих однокашниках, анализировала моих поклонников, объявила конкурс на самый страшный сон-кошмар с премией в один домашний обед. Я общивала ее знакомых – украдкой друг от друга девочки заказывали юбки по последней моде.
Однажды, подходя к Валиной комнате, я услышала обрывок разговора о себе:
-Это рисунки Фриды Кало? – с восторгом спросила невидимая женщина.
-Это Вероника рисует. – Гордо сообщила Валя.
-Твоя Верка? Скажите-ка! Ни кожи, ни рожи! А туда же! Либо мания величия, либо претензия на гениальность…
-На себя посмотри, - доброжелательно посоветовала Валя, - А еще лучше – себя проанализируй, к примеру, почему ты куришь сигареты через мундштук и сморкаешься в ванной с открытой дверью…
…Из-за Вали я поехала в Москву, из-за нее я попала в МГУ, у ее комнаты я наткнулась на Виктора.
Валя в тот день была в пепельном платье, прекрасно оттеняющем ее волосы, уложенные крупными волнами. А я контрастом к ней нарядилась в бордо и распустила по плечам плакучие прямые пряди.
Мы вышли в коридор, закурили, и тут же, из комнаты напротив гуськом прошествовали пять парней. Все они были Валюшины соседи и коллеги, только учились на третьем курсе.
-Все красавцы молодые, великаны удалые! – громко прокомментировала их появление Валентина.
-Все равны как на подбор! С ними – дедушка Егор! – закончил парень, выходящий из комнаты самым последним.
Все невольно засмеялись. Парни закурили, и погрузились в книги – у каждого была своя книга и своя пачка сигарет. «И комната у них поделена на пять маленьких ящичков-келий» - доверительно сообщила мне Валя, наклонившись к самой моей щеке.
Одному из читателей хотелось поболтать с нами:
-Вероника, замуж ты еще не вышла?
-Не успела.
-За меня пойдешь? – не унимался настырный молодой человек.
Сам тон его вопроса насторожил меня. Он был взвинчен, и продолжал развивать эту тему. Я вдруг подумала, что он похож на клоуна Анатолия Марчевского, и тут же вспомнила, что этого парня тоже зовут Анатолий. Сосед Толик улыбался, заглядывал мне в лицо, всеми силами стараясь продолжить диалог.
Но я отводила глаза, демонстративно разглядывая его соседей. И вдруг заметила его, Виктора, то есть тогда я еще не знала, что он Виктор, с ударением на последний слог, я только увидела его профиль в обрамлении темных волос, показавшийся таким знакомым, и седую метку слева, как у меня.
-Не могу я, Толик, за тебя пойти! – с улыбкой сообщила я вопрошающему, - Мне другой нравится.
-Какой еще «другой»? Кто? – выдохнул Толик, и еще 3 пары глаз оторвались от книг и воззрились на меня, словно и не читали Юнга и Фрейда.
-Он! – я ткнула пальцем в парня с меткой.
-А почему он? – поразился Толик.
Все воззрились на моего избранника, и он, наконец, тоже оторвался от книги, оглядел всех, потом посмотрел на меня. Мы встретились глазами.
-Сердцу не прикажешь, Толик! За него бы я пошла! – сказала я с улыбкой.
-Ну, давай знакомиться, Невеста! – радостно отозвался незнакомец.
Виктор пригласил меня на чай. Мы проболтали целый час о всяких пустяках и расстались вполне довольные знакомством. Как я узнала позже, мечта у него была учиться в Сорбонне, а он потратил драгоценный час на болтовню со мной, вместо того, чтобы готовится к тестам во Французском посольстве. С тех пор я заходила к нему в гости. И все книги безжалостно закрывались, а мы могли посмеяться и поболтать обо всем на свете, о музыке, о книгах, о мечтах. И никогда о психологии. Виктор интересовался моей жизнью, ухаживал, восхищался. Мы стали приятелями. Приятели - вот самое верное слово, нам было приятно вместе выпить чашечку чая. Мы оба предпочитали зеленый чай. У него были кружки с крышечками и алыми драконами. Виктор слушал меня как завороженный. Казалось, ему не важно, что я говорю, лишь бы слышать плавный поток моего голоса. Однажды, он перегнулся через стол, сжал мою ладонь и выдохнул: «Глядя на тебя, Вероника, мне хочется жить!».
-И тебе со мной не скучно?
-Мне с тобой радостно.
-Девочки-психологини говорят, что у меня «рефлексия на нуле»…
-Они ошибаются.
После этого разговора мы стали встречаться каждую неделю. К жуткой ярости соседа Толика, который буквально рычал за шкафом, поделенной на части комнаты.
Как и Толик, Валентина не была в восторге от этих свиданий.
-Скажи откровенно, что ты нашла в Викторе Барском? Влюбилась? Или как все?
-Что значит: «как все»?
-Девчонки им восторгаются, он на особом счету у преподавателей…
-Я об этом и не знала. Мне он графа Рязанова напомнил, точнее Николая Караченцова… «Юнону» и «Авось», помнишь?
-Это удивительно! «Графа Рязанова!» Вероника, чистая душа! Идеалистка! Как же ты это разглядеть в нем ухитрилась? За толстой броней завзятого циника и сноба…
-Ты находишь его снобом?
-Нахожу. И не я одна. Все вокруг его считают снобом.
-Валя, мне не важны все. Кто такие «все»? «Все» - это никто конкретно. Меня интересует только твое мнение.
-Он сноб, учти это. Виктор Барский - неизбранный, но правящий предводитель суверенной касты психологов. В их компании «сливки» нашего факультета. Попасть в их круг почти невозможно, в Ватикан на пьяной козе въехать легче. В простоте там ни слова, ни взгляда. Не увлекайся, не дай поставить на себе психологический эксперимент. В их кругу любят жестокие розыгрыши.
Слова Вали меня задели за живое. Но в тот же вечер Виктор принялся мне рассказывать смешные истории из студенческой жизни. С иронией он поведал, как научился эффектно зажигать спички, дабы поднести барышням огоньку, для этого серную головку спички нужно было пальцем прижать к коробку и резко провести, и как на грех, сера прилипла к коже, и загорелся палец. Больно, хоть плач, а куда деваться – улыбайся. Мы хохотали, как безумные…
«Я была в черном, а он был в белом,
И он повел себя довольно смело,
Он пригласил меня потанцевать» - странно, но самые важные эпизоды моей жизни всегда начинаются со строчки из любимой песни. Чаще всего это строчки из Майка или БГ.
…В тот вечер Виктор был счастлив, он удачно сдал экзамен в посольстве. Он буквально сиял в костюме цвета слоновой кости и, столкнувшись со мной в коридоре общежития, не дал мне уйти. Я в тот вечер была в угольно-черном платье. Черный – это мой цвет. И мои длинные темные волосы с белой прядью слева деликатно подчеркивали сложный крой наглухо закрытого платья. Проходящие мимо ребята с факультета журналистики восторженно присвиснули: «Смотри-ка, какая парочка! До-ми-но!»
В тот вечер мы пили шампанское за его успех. Мы не говорили о любви, слов вообще было мало, все произошло само собой.
…Утром следующего дня я пришла в комнату к Вале.
-Откуда в такую рань?
-Из комнаты напротив.
-Не задаю ненужных вопросов. Выглядишь отлично, пресыщена до краев. Иди, отдыхай.
-Знаешь, такого еще не было… Под «шампанское»…
-Ты что ж никогда не пила шампанское?
-Пила. Но под звон бутылок… Всю ночь сосед-Толик бутылки из под шампанского бил…
-Вы это по звуку определили?
-В осколках весь коридор.
-Да, моя дорогая, не зря говорят о студентах психфака, что большинство из нас - законченные психи!
Мгновенья той бессонной ночи неотступно преследовали меня всю неделю. И я зашла к Виктору средь бела дня, без приглашения. Виктор сидел за письменным столом, сосредоточено углубившись в бумаги. Стол был завален черновиками и книгами. Виктор выхватил окурок из пепельницы, затянулся, роняя пепел на бумаги, и только тут заметил меня…
-Заходи, заходи скорее! Курсовик заканчиваю! Хочешь взглянуть?
Он протянул мне несколько страниц. Я сразу же заплутала в лесу из незнакомых терминов и уже ничего не могла понять.
-Что думаешь об этом?
-Я ничего не понимаю. Пока читала, вспоминала песню одну.
-Песню? Какую?
-«По дощатым полам твоего Эдема мне не бродить наяву,
Но когда твои руки в крови от роз, я режу свои о траву.
И ни там, ни здесь не осталось скрипок, не переплавленных в медь,
Но если бы ты могла меня слышать, мне было бы легче петь…
Если бы ты могла меня слышать, мне было бы незачем петь…»
-Это великолепно!
-Да, БГ пишет великие песни!
-Великолепно то, что ты вспомнила именно эту песню! Ты – гений! Я благодаря твоей цитате еще страниц 5 добавлю! Это просто феноменально.
-Ты смеешься что ли?
-Нет. А что тут смешного! Знать термины – это еще не значит разбираться в предмете. Можно понимать интуитивно, чуять каким-то шестым чувством. Ты – абсолют понимания… - он посмотрел мне в глаза своими серыми глазами. И я вдруг почувствовала, что он говорит совершенно серьезно.
Весь день он писал, а я сидела с ним рядом. Мы молчали, как заговорщики, словно повязанные нашей тайной.
Прошло еще две или три недели. Случайно мы столкнулись с Виктором в трамвае. Нам было по пути, мы углубились в беседу, попутно замечая, что пассажиры нас рассматривают. Он ехал на вокзал встретить тетку, а мне нужно было навести справки о билетах. На вокзале я хотела побыстрее откланяться, дабы не мешать ему, но Виктор взял меня под руку и увлек за собой.
Тетка дородная, моложавая, румяная, шагнула из вагона на платформу и звонко расцеловала племянника: «Витька, племяш! Ехала, как барыня, купе взяла!»
-И правильно, и молодца, что взяла! – эхом отозвался Виктор, и я автоматически отметила про себя, что говорит он, растягивая слова, как и тетка, заметно припадая на «я».
Тетка хохотнула и, кивнув на меня, спросила племянника: «Что это за шалава с тобой?»…
Мне казалось, вся моя кровь устремилась к щекам, и шамкающее словцо «шалава», как пощечина щипало где-то возле уха… День стал вдруг серым, и я ощутила тупую боль в левой лопатке, и странное оцепенение сковавшее меня. Все, что было потом, я помню словно со стороны, как фрагменты нелепого фильма, когда герой на экране неумело лжет или проявляет трусость, и хочется уйти из душной дурноты зрительного зала, но не пускают колени-локти незримо осязаемых чужаков…
О чем мы еще говорили, как прощались, как я ехала в общагу, я совсем не помню. Помню, мне хотелось попасть под дождь, но он так и не начался. Мне хотелось смыть, соскоблить с себя это слово, мне казалось, что оно размазано, как сажа по моему лбу, по щекам, и даже белая полоска шелкового шарфа пропитана копотью…В общежитии отключили горячую воду и закрыли душевую на ремонт – какой-то мелкий бес сорвал вентиль с крана…
Я прошла в обуви на свою половину комнаты, где и просидела в потемках, не снимая плаща, до рассвета. Куда мой ангел-хранитель отослал моих соседей, я не знаю. Но спасибо им за их отсутствие той ночью. Под рукой оказалась корзинка с вязанием – почти законченный свитер. И я взялась за вязание, и даже какое-то время вязала, и вдруг спохватившись, точно прозрев, что носящий этот свитер будет вечно подавлен, бросилась распускать связанные ряды. Я тянула за нить снова и снова, распуская ряд за рядом, и уже не могла остановиться. Я пыталась сматывать нити в клубки, но руки меня не слушались, нитки путались, рвались, цеплялись за все вокруг… К утру я восседала на ворохе синеватых шерстяных зигзагов, точно на предынфарктных кардиограммах без конца и начала.
Дверь резко отворилась. И рядом со мной очутилась Валя, она схватила меня за руки, и до боли сжала их, потом обняла меня и долго-долго гладила по затылку…
-Мне сегодня сырое мясо на письменном столе приснилось. Я так и подскочила – вдруг с тобой что… Мы все переживем! Верь мне!
И вот тут я поняла, что плачу.
…Через неделю мы сидели с Валей в кофейне ее общежития над остывшим кофе:
-И он просто схавал это? – подытожила Валя. - А еще психолог, да не простой, а с претензиями.
-Знаешь, мне в какой-то момент показалось, что он не может ничего сказать…
-Как это «не может»? Онемел от неожиданности? Или не смеет?
-Вряд ли онемел. Мне даже показалось, что он одобрительно хмыкнул на ее вопрос. Не знаю, не знаю… Я вообще плохо помню, что было потом…
-Прямо-таки Пинк Флоид «Стена»:
«Но в городе все до последней собаки знали:
Когда учителя возвращались вечером домой
Их жирные жены-психопатки лупили их до потери пульса…»
-Это ты к тому, что наш циник дома пикнуть не смеет? Хотела бы я понять, что за всем этим стоит.
-Вероника, только не говори, что ты пойдешь к нему за разъяснениями…
Имен мы благоразумно не называли, но к нашему разговору уже прислушивались.
От соседнего стола отклеилась грузная фигура Рыжей Сони в мини-платье. Она сделала три шага на неверных ногах и рухнула на стул рядом со мной. Старшекурсница Соня писала стихи, и пела под гитару так, что слушатели забывали о ее полноте. Я про себя отметила, что у Сони один красный чулок, а второй – черный. Соня любила шокировать обывателей. «Как Арлекин» - подумала я.
-Пойдешь – не пойдешь, детка! – задышала коньяком мне в ухо Соня, - Они все – животные, непостижимые создания! Он мне с вечера говорит: «Богиня, останься, жить не могу без тебя!» - и я, оттопырив уши, остаюсь, дурища! А утром он меня отправил простыни стирать! На коих остались следы нашей страсти. И кровь от ссадины на ноге – я ноги побрила накануне, порезалась…
Тут у меня появилась дикая мысль, что Соня говорит это все неслучайно, и лишь претворяется пьяной. Словно в подтверждение моей догадки Соня подмигнула мне и спросила совершенно трезвым голосом:
-Ну, как, КАК ты к нему пойдешь после этого?
-Вы о ком, Софья Петровна? – решилась уточнить Валентина, уважавшая Соню за кулинарные таланты и отзывчивость.
-О нем, о нем! О моем «Зайке»! – нарочито страстно призналась Соня.
Тут мы понимающе заулыбались. Все возлюбленные Сони носили титул «Зайка», сменилось их штуки 3 на нашей памяти. Все «Зайки» были женаты, но не на Соне.
«-Послушай, сиреневый ангел ко мне прилетал с глазами цвета травы, и страстным лобзаньем касался…
-Сестра моя, ты просто дура! К тебе приходил алкоголик с глазами цвета бутылки и лапал тебя!» - продекламировала Рыжая Соня и добавила, - Вот откуда я это знаю? Чьи это вирши?
…А после сессии мы с Валюшей уехали к морю. Море смыло все печали. Жизнь продолжалась.
В сентябре началось «великое переселение народов» - студенты азартно меняли этажи, втаскивали скарб в новые комнаты, знакомились с новыми соседями. Я придумала мою первую зимнюю коллекцию, рисовала эскизы, изобретала детали, но не забыла о Викторе Барском.
Прошло два года. В сентябре меня завалили заказами Валины соседки. Все, как сговорившись, заказывали красные платья.
-Это мода такая на психфаке – осень в алых тонах встречать? – спросила я у Вали.
-Нет, это Барский приезжает из Парижа. Намечается вечеринка для избранных. Кто-то узнал, что он любит девушек в красном. А ты им сшей из одного куска 7 платьев! То-то смеху будет!
- Давно мечтала их переодеть! Я из каждой королеву сделаю! Вот увидишь.
-Я и не сомневаюсь! Будет новая коллекция – «Lady in red» – улыбнулась Валя.
Мы столкнулись с ним на лестнице. Виктор раздобрел, пополнел, его некогда пышные волосы поредели. Он пожирал меня глазами. Он просил о встрече. Я пожала плечами неопределенно.
-Я на него наткнулась неожиданно. Жалкий он такой, усталый, - призналась я Валентине.
-На «анти-рязанова»? О да! Он у нас теперь «семи пядей во лбу» - сказала Валентина, - лоб высокий, челку утратил в любовных баталиях с парижанками! А с ней и метку твою потерял…
-Ты все схватываешь без слов.
Через неделю после вечеринки я заехала к Вале. В комнате заседало целое собрание дев-психологинь, были тут и все мои «дамы в красном». При моем появлении бурная дискуссия оборвалась. И вот, наконец, после 10 минут покашливаний и переглядываний одна девушка спросила: «Вероника, можно вопрос? А что у тебя было с Барским?»
-Ничего особенного. Он жил раньше по соседству с Валентиной.
-Ты ничего не путаешь? У вас не было романа? Он тебя любил? – посыпались вопросы со всех сторон.
-Нет, девочки, мы были едва знакомы. Рассказывать нечего.
-Как странно. Он жуткий женоненавистник. Женщины для него – существа второго сорта. «Бабы, есть бабы, должны сидеть на кухне и не вякать» - так он считает. И все это знают. Свою постоянную подругу, которая с ним уже шестой год живет, он просто поминутно опускает.
-Не замечала, - сухо сказала я.
-Мы тут сидели, обмывали его приезд из Парижа, он учился в Сорбонне по обмену, ты в курсе? Так вот сидим, и Барский похвалил мое платье: «Ну, просто «Нина Ричи», говорит, и тут кто-то упомянул тебя. Нелицеприятное что-то сказали…- Тут рассказчица запнулась, наморщила лоб, тщетно пытаясь отредактировать сходу все то, что прозвучало у меня за спиной, но тут же продолжила, явно пародируя кого-то из присутствующих: «Ну, Вы сказанули, Верку-модистку с Ниной Ричи сравнили! Ситцевое сознание, душа нараспашку!». И тут Барский выдал: «Как вы смеете?! Я никому не позволю! Она – самая достойная женщина из всех, кого я знаю». Все обомлели. Барский хорошо говорил о женщине? Барский за женщину заступился? Мы решили, не иначе, как у него была к тебе большая любовь. Неразделенная…
-Увы, девушки! Я ему однажды свитер вязала, - неожиданно для себя солгала я.
-Вероника! Тебе же домой позвонить нужно. Срочно! – заорала Валька, и мы бросились вон из комнаты, а потом по лестнице на первый этаж, не дожидаясь лифта. Через два пролета Валентина рухнула на меня и залилась радостным смехом: «Стой, оглашенная, я пошутила! Я их разыграла, пусть переваривают информацию!» - и мы захохотали вдвоем звонко и радостно, и эхо, многократно переливаясь, разнесло наш смех по самым дальним закоулкам многоэтажки.
…Случай вновь столкнул нас нос к носу и опять на лестнице. Виктор поднимался вверх, грузный, вспотевший. Я спускалась вниз, налегке, в расстегнутом пальто.
-Ты не зашла, Вероника! Может быть, зайдешь? Я буду тебе очень рад… -Может быть, - ответила я сдержано, потому что знала, не зайду, и не собираюсь даже.
-В любом случае, - словно догадался Виктор, - знайте, и говорите всем, что у Вас был поклонник - Магистр психологии Сорбонны.
На крыльце меня ожидала Валя:
-Танцуй, красавица! Смотри, билеты в первый ряд! «Юнона»!
-Валя! Ты неподражаема! Именно сейчас, сегодня… Слов не найду…
-А ты не ищи! Улыбайся!
Классы нас встречали свежевыкрашенными стенами и партами. И всякий раз находился умник, указывающий на мою челку: «Ты в побелку вляпалась!».
«Седая» - так меня звали в школе с самого первого дня, сомневаюсь, что кто-нибудь знал мое имя.
Девочки носили косы, менялись заколками, придумывали прически. Мне было интересно наедине с моими рисунками и куклами. Рисовала я неизменно дворцы и замки, и роскошные бальные залы для Золушки, а куклам шила наряды.
В седьмом классе, после зимних каникул, у нас появилась новенькая - Валя, светленькая, голубоглазая, с хвостиками до плеч. На ней было коричневое форменное платье с юбочкой в крупную складку и черный фартук с крохотным серебряным значком-сердечком на груди. Валю посадили за мою парту. Мы подружились с первой минуты и навсегда. После занятий мы никак не могли распрощаться – все провожали друг друга из конца в конец улицы Некрасова: от магазина «Мелодия» до перекрестка, там замирали на несколько минут, и опять до «Мелодии»… Из магазина доносилось пение Демиса Руссоса, а мы все говорили и говорили…
Моя новая подруга была бойкая, улыбчивая, говорила звонко и уверенно. Через неделю ее избрали старостой нашего класса, а еще через неделю Валя затащила меня в салон красоты «Чародейка».
Салон располагался в самом центре города. Я никогда не заходила туда, лишь с благоговением рассматривала в витрине фотографии красавиц с замысловатыми коронами из кудрей и локонов на головах. Оказалось, что у Вали в «Чародейке» работает тетушка, которая взяла меня за руку и усадила перед огромным зеркалом и, не успела я опомниться, как моя отросшая шевелюра превратилась во французское каре, и даже белая прядь на челке казалась изысканной деталью прически. В тот день я чувствовала себя принцессой. Мы расстались с Валей до завтра, а на следующий день она пришла в школу с такой же стрижкой, и слева на челке блестела черная прядь…
И с того дня звали нас в школе «Вера и Воля». Волосы отрастали, черная метка в прическе Валентины вскоре стерлась, но это уже ничего не меняло. В любом деле мы прекрасно дополняли друг друга.
Валюша все время что-то затевала. Она мечтала о театре, и мы записались в школьный драмкружок. Валя играла во всех постановках, я придумывала для нее костюмы. Вместе мы работали в стенгазете: Валя писала смешные заметки, я рисовала шаржи. Я занималась мягкой игрушкой с третьеклашками, Валя подкинула идею устроить кукольное представление. Потом были новогодние маскарады, курсы вязания крючком, конкурсы «Рисуем сказки Пушкина», «Юная швея». Вдруг оказалось, что все вокруг нас знают.
Мы вместе готовились к экзаменам. Вместе писали шпаргалки. Вместе выбирали вуз и заказывали билеты. Вместе поехали покорять Москву. Валя поступила в МГУ, я – в Текстильный. Мы продолжали общаться, хотя теперь весь день проводили на лекциях. Мы обрастали новыми знакомыми, соседями, интересами, но неизменно вместе ходили в театры и открывали для себя Москву. И Москва была щедрой к нам.
В моем общежитии было строго с посетителями, а у Вали – полная свобода, никто пропуск не спрашивал. Поэтому чаще мы встречались у нее. Соседки Вали, студентки факультета психологии, относились ко мне с плохо скрываемым презрением. «Кругозор от галантина до габардина!»
-Да, брось, Вероника! – утешала меня Валя, - Они просто нарядам твоим завидуют, думают все куплено за валюту в «Березке». Где им знать, что своими руками, по своим выкройкам и фасонам! Не принимай всерьез. Дели на тысячу.
-Ты всегда на моей стороне…
-А как же? Мы же – «Вера и Воля». Разве ты не помнишь?
И она была права. Мы всегда приходили на помощь друг другу. Валентина проводила тесты на моих однокашниках, анализировала моих поклонников, объявила конкурс на самый страшный сон-кошмар с премией в один домашний обед. Я общивала ее знакомых – украдкой друг от друга девочки заказывали юбки по последней моде.
Однажды, подходя к Валиной комнате, я услышала обрывок разговора о себе:
-Это рисунки Фриды Кало? – с восторгом спросила невидимая женщина.
-Это Вероника рисует. – Гордо сообщила Валя.
-Твоя Верка? Скажите-ка! Ни кожи, ни рожи! А туда же! Либо мания величия, либо претензия на гениальность…
-На себя посмотри, - доброжелательно посоветовала Валя, - А еще лучше – себя проанализируй, к примеру, почему ты куришь сигареты через мундштук и сморкаешься в ванной с открытой дверью…
…Из-за Вали я поехала в Москву, из-за нее я попала в МГУ, у ее комнаты я наткнулась на Виктора.
Валя в тот день была в пепельном платье, прекрасно оттеняющем ее волосы, уложенные крупными волнами. А я контрастом к ней нарядилась в бордо и распустила по плечам плакучие прямые пряди.
Мы вышли в коридор, закурили, и тут же, из комнаты напротив гуськом прошествовали пять парней. Все они были Валюшины соседи и коллеги, только учились на третьем курсе.
-Все красавцы молодые, великаны удалые! – громко прокомментировала их появление Валентина.
-Все равны как на подбор! С ними – дедушка Егор! – закончил парень, выходящий из комнаты самым последним.
Все невольно засмеялись. Парни закурили, и погрузились в книги – у каждого была своя книга и своя пачка сигарет. «И комната у них поделена на пять маленьких ящичков-келий» - доверительно сообщила мне Валя, наклонившись к самой моей щеке.
Одному из читателей хотелось поболтать с нами:
-Вероника, замуж ты еще не вышла?
-Не успела.
-За меня пойдешь? – не унимался настырный молодой человек.
Сам тон его вопроса насторожил меня. Он был взвинчен, и продолжал развивать эту тему. Я вдруг подумала, что он похож на клоуна Анатолия Марчевского, и тут же вспомнила, что этого парня тоже зовут Анатолий. Сосед Толик улыбался, заглядывал мне в лицо, всеми силами стараясь продолжить диалог.
Но я отводила глаза, демонстративно разглядывая его соседей. И вдруг заметила его, Виктора, то есть тогда я еще не знала, что он Виктор, с ударением на последний слог, я только увидела его профиль в обрамлении темных волос, показавшийся таким знакомым, и седую метку слева, как у меня.
-Не могу я, Толик, за тебя пойти! – с улыбкой сообщила я вопрошающему, - Мне другой нравится.
-Какой еще «другой»? Кто? – выдохнул Толик, и еще 3 пары глаз оторвались от книг и воззрились на меня, словно и не читали Юнга и Фрейда.
-Он! – я ткнула пальцем в парня с меткой.
-А почему он? – поразился Толик.
Все воззрились на моего избранника, и он, наконец, тоже оторвался от книги, оглядел всех, потом посмотрел на меня. Мы встретились глазами.
-Сердцу не прикажешь, Толик! За него бы я пошла! – сказала я с улыбкой.
-Ну, давай знакомиться, Невеста! – радостно отозвался незнакомец.
Виктор пригласил меня на чай. Мы проболтали целый час о всяких пустяках и расстались вполне довольные знакомством. Как я узнала позже, мечта у него была учиться в Сорбонне, а он потратил драгоценный час на болтовню со мной, вместо того, чтобы готовится к тестам во Французском посольстве. С тех пор я заходила к нему в гости. И все книги безжалостно закрывались, а мы могли посмеяться и поболтать обо всем на свете, о музыке, о книгах, о мечтах. И никогда о психологии. Виктор интересовался моей жизнью, ухаживал, восхищался. Мы стали приятелями. Приятели - вот самое верное слово, нам было приятно вместе выпить чашечку чая. Мы оба предпочитали зеленый чай. У него были кружки с крышечками и алыми драконами. Виктор слушал меня как завороженный. Казалось, ему не важно, что я говорю, лишь бы слышать плавный поток моего голоса. Однажды, он перегнулся через стол, сжал мою ладонь и выдохнул: «Глядя на тебя, Вероника, мне хочется жить!».
-И тебе со мной не скучно?
-Мне с тобой радостно.
-Девочки-психологини говорят, что у меня «рефлексия на нуле»…
-Они ошибаются.
После этого разговора мы стали встречаться каждую неделю. К жуткой ярости соседа Толика, который буквально рычал за шкафом, поделенной на части комнаты.
Как и Толик, Валентина не была в восторге от этих свиданий.
-Скажи откровенно, что ты нашла в Викторе Барском? Влюбилась? Или как все?
-Что значит: «как все»?
-Девчонки им восторгаются, он на особом счету у преподавателей…
-Я об этом и не знала. Мне он графа Рязанова напомнил, точнее Николая Караченцова… «Юнону» и «Авось», помнишь?
-Это удивительно! «Графа Рязанова!» Вероника, чистая душа! Идеалистка! Как же ты это разглядеть в нем ухитрилась? За толстой броней завзятого циника и сноба…
-Ты находишь его снобом?
-Нахожу. И не я одна. Все вокруг его считают снобом.
-Валя, мне не важны все. Кто такие «все»? «Все» - это никто конкретно. Меня интересует только твое мнение.
-Он сноб, учти это. Виктор Барский - неизбранный, но правящий предводитель суверенной касты психологов. В их компании «сливки» нашего факультета. Попасть в их круг почти невозможно, в Ватикан на пьяной козе въехать легче. В простоте там ни слова, ни взгляда. Не увлекайся, не дай поставить на себе психологический эксперимент. В их кругу любят жестокие розыгрыши.
Слова Вали меня задели за живое. Но в тот же вечер Виктор принялся мне рассказывать смешные истории из студенческой жизни. С иронией он поведал, как научился эффектно зажигать спички, дабы поднести барышням огоньку, для этого серную головку спички нужно было пальцем прижать к коробку и резко провести, и как на грех, сера прилипла к коже, и загорелся палец. Больно, хоть плач, а куда деваться – улыбайся. Мы хохотали, как безумные…
«Я была в черном, а он был в белом,
И он повел себя довольно смело,
Он пригласил меня потанцевать» - странно, но самые важные эпизоды моей жизни всегда начинаются со строчки из любимой песни. Чаще всего это строчки из Майка или БГ.
…В тот вечер Виктор был счастлив, он удачно сдал экзамен в посольстве. Он буквально сиял в костюме цвета слоновой кости и, столкнувшись со мной в коридоре общежития, не дал мне уйти. Я в тот вечер была в угольно-черном платье. Черный – это мой цвет. И мои длинные темные волосы с белой прядью слева деликатно подчеркивали сложный крой наглухо закрытого платья. Проходящие мимо ребята с факультета журналистики восторженно присвиснули: «Смотри-ка, какая парочка! До-ми-но!»
В тот вечер мы пили шампанское за его успех. Мы не говорили о любви, слов вообще было мало, все произошло само собой.
…Утром следующего дня я пришла в комнату к Вале.
-Откуда в такую рань?
-Из комнаты напротив.
-Не задаю ненужных вопросов. Выглядишь отлично, пресыщена до краев. Иди, отдыхай.
-Знаешь, такого еще не было… Под «шампанское»…
-Ты что ж никогда не пила шампанское?
-Пила. Но под звон бутылок… Всю ночь сосед-Толик бутылки из под шампанского бил…
-Вы это по звуку определили?
-В осколках весь коридор.
-Да, моя дорогая, не зря говорят о студентах психфака, что большинство из нас - законченные психи!
Мгновенья той бессонной ночи неотступно преследовали меня всю неделю. И я зашла к Виктору средь бела дня, без приглашения. Виктор сидел за письменным столом, сосредоточено углубившись в бумаги. Стол был завален черновиками и книгами. Виктор выхватил окурок из пепельницы, затянулся, роняя пепел на бумаги, и только тут заметил меня…
-Заходи, заходи скорее! Курсовик заканчиваю! Хочешь взглянуть?
Он протянул мне несколько страниц. Я сразу же заплутала в лесу из незнакомых терминов и уже ничего не могла понять.
-Что думаешь об этом?
-Я ничего не понимаю. Пока читала, вспоминала песню одну.
-Песню? Какую?
-«По дощатым полам твоего Эдема мне не бродить наяву,
Но когда твои руки в крови от роз, я режу свои о траву.
И ни там, ни здесь не осталось скрипок, не переплавленных в медь,
Но если бы ты могла меня слышать, мне было бы легче петь…
Если бы ты могла меня слышать, мне было бы незачем петь…»
-Это великолепно!
-Да, БГ пишет великие песни!
-Великолепно то, что ты вспомнила именно эту песню! Ты – гений! Я благодаря твоей цитате еще страниц 5 добавлю! Это просто феноменально.
-Ты смеешься что ли?
-Нет. А что тут смешного! Знать термины – это еще не значит разбираться в предмете. Можно понимать интуитивно, чуять каким-то шестым чувством. Ты – абсолют понимания… - он посмотрел мне в глаза своими серыми глазами. И я вдруг почувствовала, что он говорит совершенно серьезно.
Весь день он писал, а я сидела с ним рядом. Мы молчали, как заговорщики, словно повязанные нашей тайной.
Прошло еще две или три недели. Случайно мы столкнулись с Виктором в трамвае. Нам было по пути, мы углубились в беседу, попутно замечая, что пассажиры нас рассматривают. Он ехал на вокзал встретить тетку, а мне нужно было навести справки о билетах. На вокзале я хотела побыстрее откланяться, дабы не мешать ему, но Виктор взял меня под руку и увлек за собой.
Тетка дородная, моложавая, румяная, шагнула из вагона на платформу и звонко расцеловала племянника: «Витька, племяш! Ехала, как барыня, купе взяла!»
-И правильно, и молодца, что взяла! – эхом отозвался Виктор, и я автоматически отметила про себя, что говорит он, растягивая слова, как и тетка, заметно припадая на «я».
Тетка хохотнула и, кивнув на меня, спросила племянника: «Что это за шалава с тобой?»…
Мне казалось, вся моя кровь устремилась к щекам, и шамкающее словцо «шалава», как пощечина щипало где-то возле уха… День стал вдруг серым, и я ощутила тупую боль в левой лопатке, и странное оцепенение сковавшее меня. Все, что было потом, я помню словно со стороны, как фрагменты нелепого фильма, когда герой на экране неумело лжет или проявляет трусость, и хочется уйти из душной дурноты зрительного зала, но не пускают колени-локти незримо осязаемых чужаков…
О чем мы еще говорили, как прощались, как я ехала в общагу, я совсем не помню. Помню, мне хотелось попасть под дождь, но он так и не начался. Мне хотелось смыть, соскоблить с себя это слово, мне казалось, что оно размазано, как сажа по моему лбу, по щекам, и даже белая полоска шелкового шарфа пропитана копотью…В общежитии отключили горячую воду и закрыли душевую на ремонт – какой-то мелкий бес сорвал вентиль с крана…
Я прошла в обуви на свою половину комнаты, где и просидела в потемках, не снимая плаща, до рассвета. Куда мой ангел-хранитель отослал моих соседей, я не знаю. Но спасибо им за их отсутствие той ночью. Под рукой оказалась корзинка с вязанием – почти законченный свитер. И я взялась за вязание, и даже какое-то время вязала, и вдруг спохватившись, точно прозрев, что носящий этот свитер будет вечно подавлен, бросилась распускать связанные ряды. Я тянула за нить снова и снова, распуская ряд за рядом, и уже не могла остановиться. Я пыталась сматывать нити в клубки, но руки меня не слушались, нитки путались, рвались, цеплялись за все вокруг… К утру я восседала на ворохе синеватых шерстяных зигзагов, точно на предынфарктных кардиограммах без конца и начала.
Дверь резко отворилась. И рядом со мной очутилась Валя, она схватила меня за руки, и до боли сжала их, потом обняла меня и долго-долго гладила по затылку…
-Мне сегодня сырое мясо на письменном столе приснилось. Я так и подскочила – вдруг с тобой что… Мы все переживем! Верь мне!
И вот тут я поняла, что плачу.
…Через неделю мы сидели с Валей в кофейне ее общежития над остывшим кофе:
-И он просто схавал это? – подытожила Валя. - А еще психолог, да не простой, а с претензиями.
-Знаешь, мне в какой-то момент показалось, что он не может ничего сказать…
-Как это «не может»? Онемел от неожиданности? Или не смеет?
-Вряд ли онемел. Мне даже показалось, что он одобрительно хмыкнул на ее вопрос. Не знаю, не знаю… Я вообще плохо помню, что было потом…
-Прямо-таки Пинк Флоид «Стена»:
«Но в городе все до последней собаки знали:
Когда учителя возвращались вечером домой
Их жирные жены-психопатки лупили их до потери пульса…»
-Это ты к тому, что наш циник дома пикнуть не смеет? Хотела бы я понять, что за всем этим стоит.
-Вероника, только не говори, что ты пойдешь к нему за разъяснениями…
Имен мы благоразумно не называли, но к нашему разговору уже прислушивались.
От соседнего стола отклеилась грузная фигура Рыжей Сони в мини-платье. Она сделала три шага на неверных ногах и рухнула на стул рядом со мной. Старшекурсница Соня писала стихи, и пела под гитару так, что слушатели забывали о ее полноте. Я про себя отметила, что у Сони один красный чулок, а второй – черный. Соня любила шокировать обывателей. «Как Арлекин» - подумала я.
-Пойдешь – не пойдешь, детка! – задышала коньяком мне в ухо Соня, - Они все – животные, непостижимые создания! Он мне с вечера говорит: «Богиня, останься, жить не могу без тебя!» - и я, оттопырив уши, остаюсь, дурища! А утром он меня отправил простыни стирать! На коих остались следы нашей страсти. И кровь от ссадины на ноге – я ноги побрила накануне, порезалась…
Тут у меня появилась дикая мысль, что Соня говорит это все неслучайно, и лишь претворяется пьяной. Словно в подтверждение моей догадки Соня подмигнула мне и спросила совершенно трезвым голосом:
-Ну, как, КАК ты к нему пойдешь после этого?
-Вы о ком, Софья Петровна? – решилась уточнить Валентина, уважавшая Соню за кулинарные таланты и отзывчивость.
-О нем, о нем! О моем «Зайке»! – нарочито страстно призналась Соня.
Тут мы понимающе заулыбались. Все возлюбленные Сони носили титул «Зайка», сменилось их штуки 3 на нашей памяти. Все «Зайки» были женаты, но не на Соне.
«-Послушай, сиреневый ангел ко мне прилетал с глазами цвета травы, и страстным лобзаньем касался…
-Сестра моя, ты просто дура! К тебе приходил алкоголик с глазами цвета бутылки и лапал тебя!» - продекламировала Рыжая Соня и добавила, - Вот откуда я это знаю? Чьи это вирши?
…А после сессии мы с Валюшей уехали к морю. Море смыло все печали. Жизнь продолжалась.
В сентябре началось «великое переселение народов» - студенты азартно меняли этажи, втаскивали скарб в новые комнаты, знакомились с новыми соседями. Я придумала мою первую зимнюю коллекцию, рисовала эскизы, изобретала детали, но не забыла о Викторе Барском.
Прошло два года. В сентябре меня завалили заказами Валины соседки. Все, как сговорившись, заказывали красные платья.
-Это мода такая на психфаке – осень в алых тонах встречать? – спросила я у Вали.
-Нет, это Барский приезжает из Парижа. Намечается вечеринка для избранных. Кто-то узнал, что он любит девушек в красном. А ты им сшей из одного куска 7 платьев! То-то смеху будет!
- Давно мечтала их переодеть! Я из каждой королеву сделаю! Вот увидишь.
-Я и не сомневаюсь! Будет новая коллекция – «Lady in red» – улыбнулась Валя.
Мы столкнулись с ним на лестнице. Виктор раздобрел, пополнел, его некогда пышные волосы поредели. Он пожирал меня глазами. Он просил о встрече. Я пожала плечами неопределенно.
-Я на него наткнулась неожиданно. Жалкий он такой, усталый, - призналась я Валентине.
-На «анти-рязанова»? О да! Он у нас теперь «семи пядей во лбу» - сказала Валентина, - лоб высокий, челку утратил в любовных баталиях с парижанками! А с ней и метку твою потерял…
-Ты все схватываешь без слов.
Через неделю после вечеринки я заехала к Вале. В комнате заседало целое собрание дев-психологинь, были тут и все мои «дамы в красном». При моем появлении бурная дискуссия оборвалась. И вот, наконец, после 10 минут покашливаний и переглядываний одна девушка спросила: «Вероника, можно вопрос? А что у тебя было с Барским?»
-Ничего особенного. Он жил раньше по соседству с Валентиной.
-Ты ничего не путаешь? У вас не было романа? Он тебя любил? – посыпались вопросы со всех сторон.
-Нет, девочки, мы были едва знакомы. Рассказывать нечего.
-Как странно. Он жуткий женоненавистник. Женщины для него – существа второго сорта. «Бабы, есть бабы, должны сидеть на кухне и не вякать» - так он считает. И все это знают. Свою постоянную подругу, которая с ним уже шестой год живет, он просто поминутно опускает.
-Не замечала, - сухо сказала я.
-Мы тут сидели, обмывали его приезд из Парижа, он учился в Сорбонне по обмену, ты в курсе? Так вот сидим, и Барский похвалил мое платье: «Ну, просто «Нина Ричи», говорит, и тут кто-то упомянул тебя. Нелицеприятное что-то сказали…- Тут рассказчица запнулась, наморщила лоб, тщетно пытаясь отредактировать сходу все то, что прозвучало у меня за спиной, но тут же продолжила, явно пародируя кого-то из присутствующих: «Ну, Вы сказанули, Верку-модистку с Ниной Ричи сравнили! Ситцевое сознание, душа нараспашку!». И тут Барский выдал: «Как вы смеете?! Я никому не позволю! Она – самая достойная женщина из всех, кого я знаю». Все обомлели. Барский хорошо говорил о женщине? Барский за женщину заступился? Мы решили, не иначе, как у него была к тебе большая любовь. Неразделенная…
-Увы, девушки! Я ему однажды свитер вязала, - неожиданно для себя солгала я.
-Вероника! Тебе же домой позвонить нужно. Срочно! – заорала Валька, и мы бросились вон из комнаты, а потом по лестнице на первый этаж, не дожидаясь лифта. Через два пролета Валентина рухнула на меня и залилась радостным смехом: «Стой, оглашенная, я пошутила! Я их разыграла, пусть переваривают информацию!» - и мы захохотали вдвоем звонко и радостно, и эхо, многократно переливаясь, разнесло наш смех по самым дальним закоулкам многоэтажки.
…Случай вновь столкнул нас нос к носу и опять на лестнице. Виктор поднимался вверх, грузный, вспотевший. Я спускалась вниз, налегке, в расстегнутом пальто.
-Ты не зашла, Вероника! Может быть, зайдешь? Я буду тебе очень рад… -Может быть, - ответила я сдержано, потому что знала, не зайду, и не собираюсь даже.
-В любом случае, - словно догадался Виктор, - знайте, и говорите всем, что у Вас был поклонник - Магистр психологии Сорбонны.
На крыльце меня ожидала Валя:
-Танцуй, красавица! Смотри, билеты в первый ряд! «Юнона»!
-Валя! Ты неподражаема! Именно сейчас, сегодня… Слов не найду…
-А ты не ищи! Улыбайся!
![[identity profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/openid.png){kind=small}
no subject
Date: 2010-04-15 04:56 pm (UTC)Хороший рассказ. Немного всё-таки жестоко с Виктором, он того, право, не заслуживал. Ему не хватило чувство не такта, а, скорее, чувства юмора, чтобы и тётку не обидеть, и свою любимую защитить. Ну и ума мужского не хватило. Но... Если всё-таки было такое единство душ, такие минуты.... Ваша героиня максималистка, да, этим она и хороша, и трудна, с ней непросто, должно быть.
no subject
Date: 2010-04-16 08:42 am (UTC)Кто Виктору мешал догнать, разыскать, у соседки Вали (они же дверь в дверь жили) выпросить адрес и пойти поговорить, объясниться. Что ему мешало? Уверенность, что сама придет, ведь он – звезда психфака.
«Любимая» - не думаю. В самом лучшему случае – «приходящая муза».
С опозданием Вероника узнает, что все эти годы (и во время их общения) у Виктора была постоянная подруга. И кем она должна была быть для тетки, как не «шалавой», коль скоро он живет с одной женщиной уже несколько лет. Ему стоило все это предвидеть, раз он психологию изучает.
Сцена со старшекурсницей Соней появилась в рассказе неслучайно. Это факультет психологии, тем паче – общага, где даже у стен есть уши. Соня своим «пьяным бредом» старается убедить Веронику больше не верить Барскому. Она делает это из сочувствия к героине, потому что и сама близко его знает.
Почему Виктор вдруг заступился, когда все дамы-психологини стали над ней смеяться? Вот это вопрос.
Хотел выразить противоположную точку зрения и всех заткнуть? Ведь знал – заткнуться, таков уж был его статус в этой компании. Или все-таки обнажил свой интерес неподдельный, к объекту, неподходящему с точки зрения его товарищей-психологов, и тем самым безбожно себя скомпрометировал в их глазах. Хотелось бы думать, что второе. И он все-таки становится (с большим опозданием в 25 лет) мужчиной, побеждает в себе малодушие.
Виктор знал, что приходят все, все ищут его общества, и она придет, никуда не денется. Но Вероника не пришла. И именно это заставляет его взглянуть на нее с другой стороны, выделить ее из общей массы девочек-поклонниц, крутящихся вокруг него. И именно поэтому он взрывается на вечеринке.
Знаете, есть такой сорт мужчин, которые привыкли брать всех штурмом. И стоит какой-то даме проявить характер, на уступить сразу, как «завоеватель» наш сам сдается в плен.
Жан Сагадеев (рокер-красавец-сердцеед) как-то раз сказал, что женился на первой девушке, которая «не уступила сразу, в тот же день»…
С высоты прожитых лет я гляжу на историю «В. И В.» - «Виктора и Вероники», и понимаю, что она «зацепила» его именно тем, что не побежала следом, как собачка, искать его милости…
Спасибо еще раз!
no subject
Date: 2010-04-16 12:26 pm (UTC)no subject
Date: 2010-04-17 09:37 am (UTC)Какой уж «проходной»! Ценный, а точнее - бесценный опыт на всю жизнь.
Я не думаю, что она его «судит», напротив – «жалеет». Не идет к нему из самосохранения, не хочет вновь пережить боль и унижение от созерцания его малодушия. Рефлексия уже не на нуле. «Учителя хорошие были…» - как говорила Вера из фильма «Москва слезам не верит».
А вот почему и здесь он манит к себе, но сам даже шагу к ней не делает? Ведь она не прячется, не таится? Какой же это поклонник, если все крутилось вокруг него. Это она была поклонница. Отношения не выходили за рамки крохотного кусочка комнаты на пятерых в общежитии. Как только герои столкнулись за пределами этой каморки, отношения треснули.
В рассказе я намерено оставила последнюю фразу Виктора без акцентов, чтобы каждый мог прочесть со своей интонацией. Но в реальности фраза звучала с ударением на трех последних словах: «Знайте, и говорите всем, что у Вас был поклонник - Магистр психологии Сорбонны». «Магистр» так и не понял, что нужно объясниться, как минимум.
Война аукнулась жителям нашей страны еще и тем, что мы, женщины, нянчимся с мужчинами до седых волос: «их так мало», «простим его, лишь бы был», «пьет и бьет, но пусть хоть такой», «да, поганенький, ненадежный, но зато я не одна» - список можно продолжить до бесконечности. Как-то незаметно малодушие стало нормой для мужчин. Мне повезло, мужчины в моей семье отличались силой, ответственностью и душевностью.
Он ведь не чай пить приглашал))), он собирался поведать КАК это - УЧИТЬСЯ В ПАРИЖЕ!
no subject
Date: 2010-04-17 08:06 pm (UTC)no subject
Date: 2010-04-17 11:03 pm (UTC)Вот и я о чем.
Я же пыталась написать, передать, что юная героиня сложнее его увидела, чем он был. Узнай она заранее, что он делит мужчин и женщин на "сорта" и "баба должна сидеть на кухне...", вряд ли она была бы так им очарована.
"Цвет порождается смотрящим"...
Моя реплика о войне и ее последствиях - конечно, уже в сторону от нашей дискуссии. Я пыталась передать мою непримиримость к малодушию. Ведь "каждый пишет, как он дышит". И "Мадам Бовари" - это я" (с) в определенном смысле.