serebryakovaa

Знаешь, бывает, приходит письмо нежданно, например, от старой подруги или тех самых однокашников, что перевелись на третьем курсе, и ты поспешно отвечаешь, чтобы завязалось подобие диалога сквозь километры и часовые пояса, как рукопожатие через все эти годы и события…

Отправляешь и тут же принимаешься ждать ответ. Ты вроде суетишься, отдаешь распоряжения, куришь, смеешься, говоришь по телефону, все идет, как всегда, но только ты снова и снова хочешь проверить почту. А письма нет…

Это нежданное письмо обнаружилось случайно в папке спама. Адрес незнакомый. Темы нет.

«Нина Витальевна
приветствует
вас! Она сейчас у меня в гостях и разыскали мы девочек с вашего
класса, а они дали ваш эл адрес ответьте , пожалуйста!»

Я перечитывала и перечитывала, пока все-таки не догадалась, что имя-отчество в начале письма не мое, а моей классной дамы. Мы с ней тезки. Ответила поспешно, мол, все хорошо, замужем, дети, экономист. Рада, мол, что Вы, Нина Витальевна, меня разыскали. Отправила и села ждать… День, другой, третий. Предвкушала предстоящее общение. Даже мужу рассказала:
-Мне Классная написала, представляешь, разыскала меня. Лет 25 мы с ней не общались…
-Ты же не любишь все эти школьные сборища… - напомнил муж.
-Ты прав, не люблю. Но Наша Нина была такая, знаешь, особенная! Я ей ответила сразу же, а она не пишет.
-А чего ты сама ни разу за эти годы не написала? – поинтересовался муж.
-Да, мы перестали общаться еще в школе. Ей не нравилось, что я дружу с ее сыном… А мы были такие невинные дети, я так и не поняла, с чего она запретила…

Больше я об этом не говорила, но ждала письма. Поначалу дни тянулись, потом полетели недели, прошел месяц. Поняла, ждать бесполезно. И тут же нахлынули воспоминания. Так и тянет сказать банальное – как на фотобумаге в проявителе проступили нечеткие контуры, потом они стали темнее, четче и наполнились сочным сентябрьским золотом и зазвенели детскими голосами…

Вот я в 4 классе - длинные рыжие косички, форменное платье и белый фартук с оборками. Мы сидели, почти не дыша, в кабинете русского языка и литературы, и вошла наша новая учительница, Нина Витальевна Горюнова, такая строгая, чернобровая, статная. Красивые черные волосы уложены в замысловатую высокую прическу. Васильковое платье с белым воротничком и пронзительно-синие ее глаза. Глаза никогда мне не забыть – она глазами улыбалась!
( Читать дальше! )

dodrg59 помог вспомнить эту историю.

С самого начала нашему классу не повезло с иностранным языком: наш четвертый «Б» был приговорен к немецкому окончательно и бесповоротно. «Ашки» получили английский.
К шестому классу мы освоили несколько десятков фраз, могли с грехом пополам пересказать пару текстов. Урок немецкого был похож на затяжную перемену. Кто-то пел, кто-то списывал домашку, кто-то дрался, девочки играли в парикмахерскую, заполняли друг другу модные тогда «анкеты», ходили по классу, кидались бумажками. Все 32 ученика занимались своими делами, не особо слушая учительницу Зинаиду Федоровну, которая что-то вяло рассказывала у доски, даже не пытаясь нас утихомирить.
Если все-таки Зинаида Федоровна называла твою фамилию, следовало поторговаться немного: «Ну, может, не надо? Может, в другой раз? А почему я?» - и потом, набив себе цену, бодренько отрапортовать коротенький текст о лете или о зиме. Я выбрала зиму:
-Дер винтер из да. Эс ес кальт. Ес шнальт. Ди юнге лауфен ши уид шлитшу!
(Наступила зима. Холодно. Идет снег. Мальчики катаются на конках и лыжах.)
И все дела! Каждый раз «четверка» украшала мой дневник, и ближайшие 2 недели можно было приходить на «дойч», как на праздник.
Переезд моей семьи в Коми АССР, а, следовательно, перевод в новую школу, резко изменил эту ситуацию. В моем новом классе было 47 (сорок семь) учеников, класс был многонациональным и веселым, имена и фамилии были колоритные.
Здесь было принято делить класс на две подгруппы: немецкую и английскую. Учительница Алена Игоревна была юная, настырная и строгая. Она взяла нас в ежовые рукавицы и заставляла учить язык. Ее уроки не прогуливали даже самые отъявленные хулиганы – она была прехорошенькая блондиночка, носила облегающие платья с глубоким вырезом на груди. Худо-бедно занималась вся наша группа, и даже слабенькие троечники знали больше, чем отличники в моей прежней нелидовской школе №3.
Только-только я начала что-то понимать и входить во вкус, как в конце седьмого класса Алена Игоревна почему-то уволилась, и пошла у нас карусель замещающих преподавателей и отмененных уроков. Мы совершенно расслабились… Иностранный язык нас не волновал вовсе, нас накрыло с головой накатившее либидо. Как мы изучали иностранный язык в 8 классе, я не помню вовсе. Зачеты по физкультуре были куда важнее.
В 9 классе у нас появилась, наконец, постоянная учительница немецкого Нелли Викторовна. Она с порога объявила о необходимости подготовки к выпускному экзамену, продиктовала список тем, раздала нам тексты:
-Все очень просто, ребята! Читаем, переводим, учим наизусть. Самостоятельно.
Мы вяло со словарями переводили, не понимая, а скорее догадываясь, о чем идет повествование, зазубривали, как написано, не подозревая о тонкостях произношения.
Нелли Викторовна начинала каждый урок со звонкого монолога на немецком языке, потом проверяла наши домашние задания, заслушивала нас, задавала какие-то вопросы, поспешно ставила «тройки», иногда «четверки». Затем она объясняла по учебнику новую тему, и я всякий раз ничего не понимала из ее объяснений и ужасалась своей рассеянности, с тоской вспоминая Алену Игоревну.
Затем учительница приводила примеры, требовала от нас чего-то, мы молчали, она сердилась.
Когда Нелли Викторовна натыкалась на мою фамилию в классном журнале, я тараторила переводы текстов, как истинная Трындычиха, брала скоростью и громкостью, обилием эпитетов и синонимов. Мои «переводы» были в полтора, а то и в два раза пространнее оригинальных текстов.
-Ребята! Это и называется отвечать «полным ответом»! – Подытоживала Нелли Викторовна, ставила мне «четверку», тем самым обеспечивая мне покой до конца урока.
Хуже всех доставалось самым слабым ученикам. Нелли Викторовна что-то требовала по-немецки, повышала голос, стучала по столу указкой. Опрос превращался в допрос. Чем безнадежнее молчали ученики, тем говорливее становилась учительница. Она словно выстреливала в класс корявой пулеметной очередью: «вар-вар-вар!» - непонятные словеса разлетались над нашими головами, а мы вжимали головы в плечи и молчали, как партизаны.
«Нет!» - сказали мы фашистам,
не потерпит наш народ,
чтобы русский хлеб душистый
назывался словом «брот» - вспоминалось мне хрестоматийное стихотворение.
-Я ничего не понимаю! Как я буду это сдавать? – думала я, внутренне содрогаясь.
Более всего Нелли Викторовна любила терзать Гретель К., худенькую бледную девочку, которая тихо и незаметно сидела за последней партой. Учительница задавала Гретель вопрос за вопросом, а Гретель трепетала, как былинка на ветру, и молчала. Нелли Викторовна распалялась все больше и больше, обрушивая в сторону Гретель словесные конструкции, тяжелыми ледяными кирпичами:
-Ну, не слышу, не слышу! И помни: только по-немецки! – орала учительница.
- Ich verstehe nichts! – тихо-тихо отзывалась Гретель.
Закидав весь класс глыбами труднопроизносимых слов, но, не добившись от Гретель внятного ответа, Нелли Викторовна переходила на личности:
-И как тебе не стыдно?! С таким именем и ни в зуб ногой! «Ништ фирштейн»! От зубов должно отскакивать! Какая ты немка, ты – самозванка!
( Читать дальше! )

Воркута, Коми АССР. 1988 год. Последние числа декабря.
Меня не предупредили, не спросили. Меня назначили. Так и сказали: «Получите костюмы у завхоза. Синий – Ваш, а красный – трудовику, там еще подшить нужно… Завтра в 17-00 за вами приедет машина…».
Я спустилась на первый этаж к завхозу, расписалась в ведомости материальной ответственности, получила малиновый мешок, весь расшитый белыми снежинками, и понесла бесценный груз через весь этаж в левое крыло школы, где располагался кабинет труда.
Преподаватель труда, имя-отчество которого все помнили смутно, усатый, крепенький, деловитый мужичок по прозвищу «Матроскин», встретил меня радостно. Он принял от меня мешок, сразу поделил костюмы, протянув мне голубоватую шелковистую «шубку» с белой чебурашковой оторочкой и кокошник с тяжелыми жемчужными подвесками.
-Околеем, а, Внучка! – подмигнул он мне, - Одевайся теплее! И что под такой костюм подденешь?…
На этот вопросе мы и разошлись. Я бережно развесила костюм в пионерской комнате и направилась домой, смутно представляя себе завтрашнее «мероприятие».
На следующий день я пришла на службу в теплом трикотажном платье и новеньких белых сапогах. В моей вместительной сумке ждала своего часа синяя косметичка с витиеватой надписью по-английски «17 –время, когда девочка превращается в женщину». Мне на тот момент было именно 17 лет, и мне предстояло превратить себя в Снегурочку.
В середине рабочего дня ко мне заскочила завуч по внеклассной работе.
-Как?! – заорала она с порога, - Ты еще не готова?! Закрывай пионерскую и срочно делай грим! Там же дети ждут!!!
Я ощутила легкую дрожь: дети знали меня «в миру», то есть видели в школе.
-Но пионеры… - слабо возразила я завучу.
-Какие на… пионеры! У нас мероприятие! – гаркнула завуч советским голосом.
Я ретиво схватила ключ и заперлась. И тут же услышала, как к дверям пионерской подошли десятиклассники. ( Я работала пионервожатой в своей родной школе: знала и школьников, и учителей).
-Михална! А чё, рабочий день уже закончен? – орали мои приятели под дверью.
-Ничего не могу поделать. Выполняю поручение. – Сухо пояснила я, водружая на стол зеркало и косметичку.
-Какое такое поручение? – не сдавались десятиклассники.
-Меня Снегурочкой назначили… - призналась я.
И тут же из-за двери раздалось:
«Как выбрали снегурочку, жену соседа-дурочку
И как она от счастья нажралась
Как села в таз с пельменями, к всеобщему смущению
И с мужем в коридоре подралась!»
( Читать дальше! )

Хотелось подойти и спросить: «Вам куда? Вы заблудились?» - и многие спрашивали, именно так, на «Вы», удобно прикрыв этим обращением невозможность идентификации объекта. Объект меж тем, пропустив мимо ушей наши вопросы, занял свободное место слева во втором ряду, и извлек из кармана всесезонной куртки толстый синий блокнот.
-Господи! Страсть какая! – прошептал с ужасом Гришка Ковалев, - такой убьет, и не поморщится. Ты только посмотри, какая зверская рожа!
-Ага, наверное, жертву себе здесь присматривает! – добавил Славка Дудкин и засмеялся, - Чё молчишь, Колян, язык проглотил со страху? – толкнул он меня в бок.
-Ребята! Я знаю, кто это! Это тень отца Гамлета! – выдал Гришка, и мы повалились на парту, стараясь не заржать на всю аудиторию.
-Точно! – подхватил за ним Славка, - именно тень, причем, довольно крупная особь!...
После лекций мы направились в общагу. На вахте нас встречали комендантша общежития Нелли Викторовна и паспортистка, имени которой никто не знал, - «чайная пара», как все их звали едва ли не в глаза. Были они обе пышнотелые, щекастые, в ярких цветастых блузках и широких коричневых юбках.
-Товарищи студенты! – остановила нас Коменда, - Вы должны отработать практику…
-Да-да! – подхватила паспортистка, - колхоз этой осенью отменили, а практика осталась.
-Будете дежурить на вахте после занятий, - продолжила Коменда, - Вот Василий Гордеевич! – она улыбнулась вахтеру, - Принимайте помощников! Поступают в полное ваше распоряжение.
-И обязательно отмечайте всех, кто будет пропускать дежурства! – добавила паспортистка.
-Замечательно! – отозвался Ковалев, - а девушки с нами будут дежурить или как?
-А девушки будут мыть пожарную лестницу! – сообщила Коменда и «чайная пара» поспешно удалилась.
Мы сразу себе представили, как наши томные однокурсницы карабкаются по ржавой лестнице с тряпками и невольно поежились.
-А чё ее мыть?! – озвучил общий вопрос Ковалев, - она же на улице висит!
-Они будут мыть лестницу в правом крыле здания. - Пояснил нам Василий Гордеевич и указал карандашом на дверь с надписью «Запасный выход», - Вы по центральной лестнице ходите, а есть еще пожарная лестница справа.
-Ну, тогда за девок я спокоен! – делано выдохнул Ковалев, и все мы рассмеялись.
-Ну, тогда ступайте в свои комнаты, переоденьтесь и спускайтесь ко мне, - скомандовал Гордеич и взглянул на свои часы, - 15 минут Вам на сборы.

Василий Гордеевич был дядька примечательный, всегда тщательно выбрит, свеж, благоухал «Тройным одеколоном». Он носил военный китель без знаков отличия, темные брюки, и темный же берет. Ботинки его сверкали и лоснились от ваксы. По штатному расписанию, подчинялся Гордеич только комендантше, говорил с ней подобострастно, соблюдая субординацию. Он был вежлив со всеми, знал обо всех все, но умел хранить секреты. Лет ему было за пятьдесят, он был строен, энергичен и бодр, и почему стал вахтером, можно было только догадываться.
( Читать дальше! )
vika_fe журналу и человеку

В бытность мою старшей пионервожатой средней школы номер 14 города Воркуты, каждый четверг для пионервожатых города проводили так называемую «учебу».
Нас, дам от 18 и старше, с алыми галстуками на бюстах разнообразного калибра, неизменно собирала телефонограммой горкомовская «классная дама». В телефонограмме сообщалось время и место встречи. Местом встречи могла быть образцово-показательная пионерская комната какой-нибудь школы, или актовый зал Дворца пионеров, или приемная Горкома ВЛКСМ.
Однажды нас собрали в крохотном кафе, более всего походящим на закрытый клуб, где нам, «служителям культа», устроили закрытый показ фильма «Игла». В зальчике был небольшой подиум и зеркальный шар под потолком, барная стойка и 8 круглых столиков на 4 человека. На каждом столике были чайные приборы, пирожные, конфеты и вазы с мандаринами.
«Классная дама» Вера Леонидовна, как всегда изысканно одетая, красивым жестом предложила нам размещаться «согласно поселкам и районам города».
Пионервожатые поспешно расселись и уставились на темный экран телевизора.
Вера Леонидовна сцепила красивые пальцы холеных рук и тихим вкрадчивым голосом сообщила нам:
«Товарищи, мы сегодня смотрим молодежный фильм «Игла». Нам, товарищи, нужно сформировать мнение и дать оценку этого материала. Материала сложного, товарищи женщины, даже, не побоюсь слова, скандального…».
Пионер-дамы, как по команде, вооружились очками и приготовились оценивать скандальное творение. В зале погасили свет и включили видеоплейер.
Поначалу смотрели вяло, под хруст печенья и шуршание фантиков. Но тут главный герой фильма – Моро схватил за руку свою девушку и нагло поинтересовался:
-Скажи, он тебя ТРАХАЕТ? – в зальчике моментально воцарилась гробовая тишина. Конфеты были забыты.

А уж когда герой Цоя принимал душ, и камера оператора, словно подсматривая за ним из-за двери, скользила по смуглому телу, и вдруг внезапно свернула в сторону, темнота зрительного зала дрогнула от общего вздоха досады.
В самом конце под финальную песню, мне вдруг показалось, что мои соседки тихонько подпевают группе «Кино».

Фильм кончился. Мандарины из вазочек куда-то исчезли. Пионер-дамы неспешно восстанавливали помадой алые улыбки в цвет галстуков.
Мнение выносить никто не спешил.
-Товарищи, активнее! Давайте начинать прения! – Подзадорила нас Люся, статная, голосистая помощница «классной дамы».
-Они его убили, да? – громким шепотом спросила меня соседка бальзаковского возраста из школы №33.
-И правильно сделали! – отрезала пожилая вожатая с сиреневатой кичкой на голове, - Да, разве же это кино? Да разве ж так мы чему-то молодежь научим!
-Да ну! Какая-то чушь ни о чем! – подхватила ее тучная соседка в синем строгом костюме.
-Ну, знаете, Тамара Кузьминична! Перестройка требует вскрывать все язвы общества! – резко возразила простоволосая девчушка, которую я прежде никогда не встречала (над ухом моя соседка тут же сообщила: «Это Снежана, из «Артековцев», из той новой школы с бассейном»).
-Какие еще язвы тут вскрыты? Просто чушь на постном масле! – басила Тамара Кузьминична.
-Чушь - это «Асса». А тут я, по крайней мере, все поняла! – не унималась Снежана.

Тут разговор стал общим. Все что-то говорили, мало слушая друг друга. Беседа плавно уходила в сторону: обсудили пионеров в школе, затем переключились на собственных детей и дела домашние…
Помощница Люся стала рассказывать всей честной компании о своей недавней поездке в Югославию. Пионервожатые все обратились в слух. Люся, краснея от удовольствия, делилась «западными» впечатлениями. В завершении она добавила, что за неделю ее там раз пять звали замуж.
-Да ну! Вот это да! – изумлялись слушательницы. – Знай наших! Вот что значит, «коня на скаку остановит» и все такое!
Люся, девушка вниманием не избалованная, что называется «на любителя», жеманно поправляла прическу и признавалась:
-Да проходу не давали! Прямо за руку тянули, вот на улице хватали и тащили: «Выходи за меня!». Вот прямо за руку! – и Люся демонстрировала нам свою руку, украшенную электронными часами на ярко-красном пластиковом браслете.
-Ну и ну! – качали головами пионервожатые.
-И вообще, я заметила, там мужчин больше, чем женщин…
-Да, может, все на работе были? – предположила Снежана.
-Скажете тоже, женщины на работе, а мужики слоняются по улицам. Нет, там, правда, женщин меньше. Вот даже садик детский идет на прогулку по городу: дети парами, как у нас. Только на 20 мальчиков всего 2-3 девочки.
-Какая примета скверная, это ж к войне! – брякнула я.
-Здрасте вам! «Примета», « к войне»! Дожили! – оборвала меня Вера Леонидовна, - Какие еще войны могут быть в Югославии, и с кем? Да и кто на них нападет, пока цел Советский Союз? Не посмеют! Товарищи, выносим решение, заполняем протокол, и по домам. Погода портится! Не дай Бог, пурга начнется!

P.S.№1: Собрание постановило: «Признать фильм «Игла» обязательным для просмотра всеми учениками старших классов».
«Для формирования устойчивого отвращения» - шутили пионервожатые по дороге к автобусной остановке. Дело было зимой 1989 года.

P.S.№2: В результате войны государство «Югославия» исчезло с политической карты мира, распавшись на 7 частей:
Босния,
Герцеговина,
Македония,
Хорватия,
Черногория,
Словения,
Сербия.

-Мы не доживем, – сообщила директриса, обвела глазами наш 3 «Б» класс, и устремила взор в окно.
-Не до-жи-вем! – торжественно повторила она.
-А вам, вам, - директриса ткнула указкой в сторону молчащего класса, - Вам повезло! Вы доживете.
Класс одеревенел, стараясь соответствовать моменту. Спины прямые, руки сложены на партах, глаза – в затылок впереди сидящему соседу.
-Вы, конечно, хотите меня спросить, когда же это будет, - директриса качнулась всей своей грузной фигурой с носков на пятки, и улыбнулась улыбкой знатока, - Ребята! – теперь она смотрела на нас своими выцветшими белесыми глазами и заговорила проникновенно, - Это будет нескоро, но это будет обязательно! Коммунизм настанет, когда вам будет сорок лет!
Класс отозвался легким вздохом изумления.
Уши Сережки Гуреева, сидящего на первой парте прямо передо мной, стали красными.
Меж тем директриса, и по совместительству – парторг школьной парторганизации, продолжала открывать нам секреты партии:
( Читать дальше! )

(Из рассказов моей бабушки Анастасии Архиповны Михайловой, урожденной Кудрявцевой, 1926 года рождения).
-Да какие нынче сонники? Откуда им взяться-то? Вот я тебе про сонник расскажу… Семья была у нас большая, зажиточная. В соседних домах жили только свояки и сродники. Все у нас было свое: коровы, лошади, свиньи, птица всякая. Сами пахали, сеяли, за скотиной ходили. Без дела никто не болтался, трудились сызмальства от зари до зари. Дом – полная чаша! Все сами производили: и муку, и холсты, масло, и мед. На ярмарке разве что иголки покупали, да сахар. Как нам в детстве с братом Ваней сахару хотелось! Меда было своего полно, а нам подавай сахар! Он был в огромных круглых «головках», не белый, а восковой, с желтыми или даже кое-где голубоватыми прожилками. Щипчиками, бывало, мать наколет целую сахарницу крошечных кусочков, и вся семья у самовара чай пьет вприкуску…Вкуснота-а-а!
Слышала я еще малой девчонкой от старших, как давным-давно, еще при моем прадедушке, через нашу деревню проходили путники, чужаки. Попросились они переночевать в наш дом, их пустили, обогрели, накормили, а по утру снарядили в дорогу, хлеба-соли с собой дали, да еще и путь указали. А гости из благодарности за приют книгу в нашем доме оставили, подарили, значит. Книга была старая, в затертом переплете, не разберешь, что на обложке написано…
А книга-то не простая была. Одна часть книги – сонник, а в нем перечислены все явления и вещи в мире. Все, как есть, описывалось. Вот снится тебе, положим, женская коса. Мы ищем в книге букву «В» - «волосы», а дальше ищем какие – «в косу заплетенные»; и дальше: «длинная коса», «короткая», «из седых волос», «из рыжих», или может «из кудрявых», и так смотришь все подходящие особенности той косы из сна. А потом смотришь «у кого» - может у тебя коса была, или «у чужой бабы», «у знакомой девицы», «у лысого наяву человека», «у мужчины» и так далее. И «для кого сон» глядишь: для меня было бы – «пожилой замужней особе», а тебе снилось – «юной девице». Значит, про волосы несколько страниц, а буквочки маленькие-маленькие, да подробно все, в самых мелочах описано. И так обо всем на свете… это была одна часть книги, а вторая особая – премудрость вековая, советы все да указания: как скопить и преумножить добро, как жить в достатке, как урожай вырастить, как скотину лечить.
Вот, скажем, сохнет твое поле, нужен тебе дождь. Открываем на букву «Д» и ищем «Дождь», и
( Читать дальше! )

Это было «Лето 88». Да, мы именно так и запомнили, и величали, и бисером по джинсе вышили: «Лето-восемь-восемь».
Поначалу нас было трое: Лева, я и Жучкин. Два высоченных парня и я между ними с длинными-длинными хайрами. Мы были неразлучны. Потом родители поручили Левке заботу о младшем брате, и мы везде таскали за собой «живой магнитофон по сбору компромата» - как сказал Жучкин.
Мы с Левкой были погружены в искусство и поиски себя. «В искусство» - это так называлось стремление Левы выжать из гитары хотя бы лейтмотив песни «Дым над водою», а «поиски себя» - так величались мои графоманские потуги.
А Жучкин заявил, что этим летом непременно женится и поступит в МГУ. Мы поудивлялись полчаса и пожелали ему успехов.
Жучкин был самым остроумным и начитанным из нас. Он носил длинные волосы, круглые очки и неопрятную замшелость на лице. У него была фигура, как веретено, когда живот и бедра – самая широкая часть тела. Внешне он был тюфяк и увалень, эдакий «котообразный толстяк». Помню, мы зашли в «Булгаковский подъезд», картинками полюбоваться, и там увидели рисунок - огромного черного кота на стене вполоборота к нам, и 9-летний Ян, Левкин брат, бесстрастно ляпнул: «О, смотрите – Жучкин!».
Через много лет Ян признался, что всегда думал, что «Жучкин» - это должность или звание, типа как «завуч» или «доцент», а вовсе не фамилия.
Жучкин жаждал именоваться звучным выдуманным именем «Аксолотль» или «Анубис», но звали его по-прежнему «Жучкин» и даже не догадывались, что это – его фамилия по паспорту.
( Читать дальше! )

Сколько себя помню, волосы у меня были темные, а слева на челке – седая прядь. В конце августа в пустом, пропахшем «Шипром», дамском зале парикмахерской мне наспех делали стрижку «Гарсон», и в школу я отправлялась без бантов.
Классы нас встречали свежевыкрашенными стенами и партами. И всякий раз находился умник, указывающий на мою челку: «Ты в побелку вляпалась!».
«Седая» - так меня звали в школе с самого первого дня, сомневаюсь, что кто-нибудь знал мое имя.
Девочки носили косы, менялись заколками, придумывали прически. Мне было интересно наедине с моими рисунками и куклами. Рисовала я неизменно дворцы и замки, и роскошные бальные залы для Золушки, а куклам шила наряды.
В седьмом классе, после зимних каникул, у нас появилась новенькая - Валя, светленькая, голубоглазая, с хвостиками до плеч. На ней было коричневое форменное платье с юбочкой в крупную складку и черный фартук с крохотным серебряным значком-сердечком на груди. Валю посадили за мою парту. Мы подружились с первой минуты и навсегда. После занятий мы никак не могли распрощаться – все провожали друг друга из конца в конец улицы Некрасова: от магазина «Мелодия» до перекрестка, там замирали на несколько минут, и опять до «Мелодии»… Из магазина доносилось пение Демиса Руссоса, а мы все говорили и говорили…
Моя новая подруга была бойкая, улыбчивая, говорила звонко и уверенно. Через неделю ее избрали старостой нашего класса, а еще через неделю Валя затащила меня в салон красоты «Чародейка».
Салон располагался в самом центре города. Я никогда не заходила туда, лишь с благоговением рассматривала в витрине фотографии красавиц с замысловатыми коронами из кудрей и локонов на головах. Оказалось, что у Вали в «Чародейке» работает тетушка, которая взяла меня за руку и усадила перед огромным зеркалом и, не успела я опомниться, как моя отросшая шевелюра превратилась во французское каре, и даже белая прядь на челке казалась изысканной деталью прически. В тот день я чувствовала себя принцессой. Мы расстались с Валей до завтра, а на следующий день она пришла в школу с такой же стрижкой, и слева на челке блестела черная прядь…
( Читать дальше! )

Мою предшественницу он сразил тем, что выиграл для нее в мгновенной лотерее набор кастрюль из 48 предметов. Ко мне он ворвался в 3 часа ночи с глазами полными слез и вопросом: «Почему ты меня отвергаешь?». Он изрек это так, словно уже год лил по мне эти слезы в подушку, а тут не выдержал и принес их продемонстрировать в глазах, как в ведрах, не расплесканными.
Но на самом деле мы были едва знакомы, и ничто не указывало на его симпатию ко мне. Я была в полной растерянности, ибо трудно отвергать то, что тебе не предлагали. «Да, я не отвергаю…» - промямлила я нерешительно, после чего слезы на его глазах высохли, и он бесцеремонно прошел в комнату, где я жила, и соответственно в мою жизнь.
Глаза его казались слишком темными на фоне светлых волос и бровей, ноги были слишком длинными, колени – острыми. Весь он был какой-то угловатый, нескладный, долговязый. Звали его «Сам», «По фамилии «Самсонов» и по имени – Самсон» - дразнили его в школе.
Об этом мне поведал мой однокашник Сашка Буркин, знавший Сама с первого дня в детском садике до последнего звонка в школе. Сашка рассказывал о Самсоне много нелицеприятного, особо напирая на то, что Сам по-скотски относится к девушкам. «Зачем ты мне все это рассказываешь?» - недоумевала я. «Затем и рассказываю, что нака-зать его надо. Наказать его должна женщина, на место козла поставить, а тебе это по плечу!» - заявил Сашка. Нака-зывать малознакомого «козла» не хотелось. Я уклончиво пообещала: «Когда-нибудь при случае…» - надеясь, что Самсонова никогда в своей жизни не встречу. Ах, как же я ошибалась! Не прошло и месяца, как его привела к нам в общагу Дашка, шестнадцатилетняя сестренка моей соседки, причем то, как она держала его за руку, заглядывала снизу вверх в его глаза, смеялась всем его шуткам, выдавало ее с головой. Рискуя вызвать гнев юной максималистки, я предостерегла ее. Дашка выслушала меня внимательно, и даже не послала к чертовой матери, но она была влюблена… Через месяц Сам ее бросил, ну а я на всю жизнь приобрела в ее лице подругу. Прошло целых два года, прежде чем он постучал в мою дверь. Когда я поняла, что обречена на общество Самсонова, мне вдруг захотелось понять, чем он прельщает всех этих женщин. Любопытно мне стало, о чем сожалеют Яны, Юлианы и Эвелины, о чем плачут Вероники, Беллы и Алисы, когда он отбывает в поисках новой жертвы. Я так и не смогла найти ответы на эти вопросы, потому как через неделю была сыта его обществом по горло.
( Читать дальше! )